сразу понял, куда мы идем, но совсем скоро, обернувшись, я целиком увидел городок, в котором жил. Он мог уместиться на ладони. Городок мой был не очень большим и находился в низине, а вокруг: холмы, серые слоистые облака, голые деревья, дует легкий успокаивающий ветерок; на холмах снег уже растаял, ощущалось естественное перерождение природы. Дима все шел, а затем, в один момент, взобрался на какую-то глыбу и протянул мне руку. Я вновь обратил внимание на его ногти и шрам.

– Откуда у тебя этот шрам? – я ухватился за руку Димы и тот помог мне залезть наверх.

Мы были на высшей точке холма. Неподалеку от глыбы росла ель, а уже дальше начинался полноценный лес.

– Тебе ответ ничего не принесет, а значит – это не так важно. Ты лучше скажи, в прошлый раз наш полноценный диалог остановился на том, что люди – удивительны, ты так и вправду думаешь?

– Да… нас… так много. И все мы разные. И каждый из нас несет что-то свое на этом свете. – с вершины я завороженно смотрел на родной городок.

Дима подошел к краю глыбы.

– Тоже смотришь на него, – сказал он и указал на наш городок, – Грязненький и убогий. Еще и воздух там отравляет.

– Но все это построено руками человека! Путем многих проб и ошибок, долгим путем обретения знаний. Разве не удивительно? Я его тоже не люблю и хочу съехать, но сам факт, что человек смог построить такое – он удивителен.

– Не было бы города, был бы лес, – возразил Дима, – А лес, просто лес, всяко лучше, чем любая человеческая постройка. Что думаешь, люди просто так вечно норовят уехать подальше от злосчастного города, отдохнуть на природе? Мы сейчас и так находимся в удивительном месте. Без человека. Правда такова, Данил, что мы, люди, мы – паразиты. Мы внедряемся в систему и уничтожаем целые виды, уничтожаем свой дом, уничтожаем все, к чему прикоснемся. А наступит момент – и мы уничтожим самих себя. Человечество собственноручно выстрелит себе в висок.

– Этого нам не дано увидеть.

– Ну, тут как повезет.

Всякий раз, когда Дима улыбался, он отворачивал голову так, что виден был только режущий раскрытый уголок рта. Некоторые его движения и действия казались странными, напрямую показывали нелепость, но завораживающую нелепость. Дима мог идти-идти, а затем внезапно встряхнуться, словно электрический заряд прошелся по его телу. Или он мог резко напрячь и согнуть кончики фаланг пальцев на обеих руках. Жуткое зрелище. Кстати, еще про руки. Их он частенько закидывал в карманы и особо не жестикулировал, точнее, Дима напрочь не жестикулировал при разговорах.

– Отчего такая ненависть? – наконец осмелился спросить я.

– Это скорее холодная рассудительность, нежели ненависть. То, что требуется принять. Люди наносят больше вреда, чем пользы. Это факт. Нас несколько месяцев назад на литературе заставляли учить один монолог про человека. «Че-ло-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью…». Меня тошнило от него, от того, как люди превозносят себя, считают, что у нас всех есть особый путь, некая задача, что наше появление на свет – не случайность. Во, удивляют! Мы – просто живые организмы, а все остальное… романтика, сплошная безоговорочная романтика… Люди, даже пусть самые светлые с виду люди, бывает, оказываются ущербами. Знаешь, меня еще поражает, когда кто-либо прикрывается чем-нибудь святым. Я знал одну семью, они ходили в местную церковь и имели святейнейшую репутацию. Они в глазах народа считались замечательной семьей, для кого-то поди были даже примером. И в один год эта семья под видом благотворительности взяла ребенка из детдома. Всем видом семейка эта пытались показать, что они – самая счастливая семья, заказывали прекрасных фотографов и улыбались с детдомовцемво весь рот белыми улыбочками на фотосессиях, разговаривали о светлости, о доброте, о Боге; и пока люди хвалили эту семейку за такой смелый поступок, казалось бы, взять неродное дите и воспитать как собственное, они, на самом деле, использовали детдомовского ребенка в качестве лакея. «Уберись там», «Подай то», «Принеси это»…И нет, они не просто просили помогать по дому, они именно заставляли его убираться. И убирался в доме всегда он! На пособия, которые выдавались, к слову, ребенку, родители кутили сами, а детдомовец тем временем носил обноски, старую одежду родных выросших детей семейки. Короче говоря, все сливки получали родные дети, детдомовца же откровенно зашугали. В конце концов ребенок не выдержал и сбежал из дома. А когда его поймала полиция и отдала в опеку, ему дали выбор: вернуться к семье, либо обратно в детдом. Он выбрал детдом. И самое замечательное: когда он собирал свои вещи, чтобы съехать, мать семейства записывала его на видео и улыбалась, а отец безразлично сидел на диване. Им было плевать на него. Абсолютно плевать. Ребенок ушел и уже потом, к счастью, его забрала родная бабушка. Меня поражает эта история. Не, послушай, особенно меня поражает тот факт, что эта семья, которая взяла детдомовского ребенка, они ведь прикрывались, казалось бы, самым святым, давали понять окружающему обществу, что они – светлые и чистые люди, а на деле… Ну, разве не гниды? Благотворительность они устроили… Во имя Господа… К слову, тем детдомовцем был Саша Гамбаров.

– Саша? – искренне удивился я; мое представление об однокласснике резко перевернулось.

– Ага. Мальчик, которого в вашем классе презирают, да?

– Не презирают… На него внимания просто особо не обращают… Что он есть, что его нет. Саша через такое прошел… Я и не знал, никто не знал.

– Правильно. Он особо не трепался этим. Я бы тоже не стал. Саша – обозленный на весь мир ребенок. Ему не дали любви от рождения и оттого он цеплялся к каждому, казалось бы, источнику тепла, но каждый такой источник оказывался мнимым. Каждый лучик тепла обжигал его, поэтому Саша и перегорел. Он поглощен ненавистью к окружающему. И, кажется, только я способен действовать на него и только меня он не хочет испепелить.

– Он многим моим одноклассникам казался странным всегда. Его раньше… Его в среднем звене за родимое пятно дразнили…

– То-то же, пятно же, прямо на переносице, яркое отличие от остальных индивидов.

Больше всего в тот момент мне хотелось приобнять Сашу и сказать ему, что все будет хорошо, что он не заслуживает всего того, что пережил. Стыд меня пробирал. Мы с одноклассниками относились к Саше, как к никчемному таракану, сидели с ним в одном классе, смотрели на него и даже не догадывались, что происходило