– Ты хочешь, чтобы я деду позвонил? – спросил он.

– Зачем?

– Скажу, что ты отказываешься. И что он, по-твоему, сделает? Может, пари заключим? Два к одному, что запихнет детей в машину и рванет сюда, но не доедет, потому что ночь, дорогу не видно, а он в отчаянии. Ты хочешь его с собой на тот свет забрать и детей заодно?

– Так ты не звони.

– Не волнуйся, он сам позвонит. Фрида, ты достаточно уже себе навредила.

Она молча посмотрела на него, и Зиганшину стало не по себе.

– Зачем ты скрывала, что у тебя болит живот?

– Потому что он не болел.

– Ладно, прости. Сейчас нечего рассуждать, отчего да почему, надо просто делать то, что необходимо, вот и все. Ты же понимаешь, что я не буду сидеть и смотреть, как ты губишь себя.

– А, так ты об этом? – усмехнулась Фрида. – Не волнуйся, это мое личное официальное решение.

– Знаешь, ты просто сейчас ничего не соображаешь, вот и все. Ты не способна принимать такие решения, и Макс сейчас официально это подтвердит. Я за тебя подпишу согласие, или врачи оформят консилиум, неважно как, но будет сделано то, что необходимо для спасения твоей жизни. Ты понимаешь это, Фрида?

Она отвернулась.

– Ты можешь сейчас собраться, как разумный человек, и подписать это чертово согласие? Или будешь капризничать, чтобы врачи думали не только как тебе помочь, но и как убедить тебя принять помощь? Зачем так делать, Фрида?

Вошел Ян Александрович:

– Ну что, надумали?

Зиганшин с Фридой промолчали.

– Время уходит. – Колдунов наклонился к Фриде: – Девочка моя, я все понимаю. Хуже нет пациента, чем «я сама медик», но, ей-богу, некогда сейчас. Уходит времечко.

– Я уже сказала, что отказываюсь.

– Ты можешь отказаться от операции, но не от болезни.

– Я знаю. Слава, пожалуйста, отвези меня домой. Пожалуйста, я тебя прошу.

Он покачал головой:

– Давай Макса позовем. Как-то у него получилось уговорить тебя сюда приехать.

– Надо не разговоры разговаривать, а ставить капельницу и готовиться к операции! – вспылил Колдунов. – Фрида, вот бумага, подписывай быстро, или мы тебе сейчас острый психоз оформим, и поедешь в операционную на вязках. Ты так хочешь?

Она высвободила руку из складок одеяла, взяла ручку, которую ей нетерпеливо протягивал Ян Александрович, и поставила какую-то закорючку в форме согласия на операцию.

– Ну вот и умница!

Колдунов быстро вышел, на ходу отдавая сестрам распоряжения: срочно ЭКГ, терапевта и в операционную.

Больше Зиганшину с Фридой не удалось побыть вдвоем. Почти мгновенно появилась девушка с аппаратом ЭКГ, потом подошла пожилая дама-терапевт, и Зиганшин смог поговорить с женой только под самыми дверями операционной.

– Я тут тебя подожду, – сказал он, целуя ее, – не бойся ничего, пожалуйста.

– Тебе-то зачем это нужно? – вдруг спросила Фрида. – Так бы похоронил меня, и все, красота. И новая жена, и дети, и чистая совесть. Зачем ты хлопочешь?

Зиганшин оторопел, хотел сказать, как любит Фриду, но тут двери открылись и каталка поехала по белому мраморному полу. Ему дальше было нельзя.

Вернувшись в приемный покой, он увидел, что Макс не уехал, а ждет его.

Зиганшин сел рядом.

– Руслан хотел оставить нам ключи от кабинета, но я не взял, – сказал Макс. – Зачем, правда?

Мстислав Юрьевич кивнул.

– Кофе хотите? – Макс подошел к автомату возле стойки охранника, достал бумажник и извлек оттуда сторублевку.

Зиганшин внимательно наблюдал, как он разглаживает купюру между ладоней, потом гадал, выплюнет ее автомат или нет, будто это имело какое-то значение.

Когда Фриде делали первую операцию, он был как безумный, сам будто под наркозом, а сейчас так не получалось.

Он думал, как там Фрида одна, слабая и беззащитная, а он не может даже держать ее за руку. Хирурги будут делать с ней все, что захотят, а он не в силах ни помочь, ни предостеречь. Остается только ждать.

Зиганшин хлебнул горячего и горького кофе. А вдруг не получится? Вдруг врачи ошибутся снова? Или сделают все правильно, но все равно не смогут помочь, потому что он слишком поздно сообразил, что с женой нехорошо.

Он сам будет виноват, если Фрида не поправится. Зиганшин забыл, что держит бумажный стаканчик, разжал руку, и кофе некрасивой коричневой лужей разлился по светлому кафелю и оставил на его джинсах брызги.

– Ой, простите! – сказал Мстислав Юрьевич полной женщине с золотыми зубами, очевидно санитарке, поднял стаканчик и приготовился услышать хамство, но она молча принесла тряпку и вытерла лужу.

В этой уступчивости ему почудилось что-то тревожное, будто санитарка знает, что все будет плохо, и поэтому жалеет его.

Теперь казалось диким, что столько времени он не замечал болезни жены и списывал все на отчаяние и боль утраты. Фрида таяла на глазах, и если еще как-то спускалась по лестнице, то обратно он нес ее на руках. Она бледнела, зеленела, глаза ввалились, а он все думал, что она просто горюет. Как можно было быть таким идиотом! Он же знал ее, знал, что она сильная и смелая женщина и очень ответственная. Если бы Фрида была здорова физически, то заставила бы себя вести дом. Она ни за что не бросила бы детей, если бы могла смотреть за ними, и какой же он был тупоголовый придурок, что этого не понимал!

Зиганшин скрипнул зубами. А вдруг время упущено? Вдруг Колдунов ничего не сможет сделать? Как жить тогда?

Неужели он сам, своими руками свел жену в могилу? Мстислав Юрьевич быстро три раза постучал по лавке, на которой сидел, и плюнул через левое плечо.

Нет, Господи, пожалуйста, пусть она только выживет!

Рассуждал о высоком, огорчался, что жена ему не доверяет, а сам не увидел очевидного! Хлопал крыльями: «Ах, Фридочка, надо кушать, надо двигаться», и ни разу не спросил: «Что с тобой? Почему ты не встаешь?»

Зиганшин встал и вышел на крыльцо. Макс последовал за ним. Ночь, совсем по-ноябрьски темная, только высоко мерцает неясное и тусклое пятно света. Это в тучах прячется луна. В такую мрачную пору кого просить, кому молиться?

Тут к пандусу подъехала «Скорая», а вслед за ней – вторая. По тому, как быстро и слаженно двигались сотрудники, Зиганшин понял, что случилось что-то серьезное. Тоже у кого-то все внезапно пошло совсем не так, как он хотел.

Он почувствовал холод и только сейчас понял, что стоит в одной футболке. Куртка осталась где-то по пути в операционную и теперь вряд ли найдется. Не до нее.

Зиганшин загадал, что если куртка пропадет, то с Фридой все будет хорошо. Сунул руку в карман брюк и потрогал обручальное кольцо жены. Ей не разрешили его оставить, а Зиганшину оно не налезло даже на мизинец. Вот его потерять ни в коем случае нельзя.