– ДЖОРДЖ, – спросила Энн мужа за завтраком, через несколько месяцев после того, как они перебрались в Пуэрто-Рико, – Эмилио когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье?

– Нет, не помню такого, не обращал внимания.

– Мне кажется, что теперь нам следовало бы познакомиться с его родными. Впрочем, не знаю. Здесь под поверхностью прячутся разные противотечения, которых я не понимаю, – призналась Энн. – Дети обожают Эмилио, но старшее поколение держится отстраненно.

Скорее даже не отстраненно, а враждебно, подумала она.

– Ну, в Ла Перле насчитывается несколько крошечных евангелических церковок. Может, неприязнь к нему основана на религиозном соперничестве? Трудно сказать.

– А что, если мы устроим прием, у себя в клинике то есть. Может, это растопит лед.

– Возможно. – Джордж пожал плечами. – Бесплатное угощение всегда привлекательно.

Поэтому Энн с помощью нескольких соседок, с которыми успела подружиться, наготовила закусок и напитков. К ее удивлению, доселе никак не проявлявший даже подобия отеческих чувств Джордж с огромным воодушевлением принял участие в приготовлениях и самом празднике: он раздавал сладости и мелкие игрушки, запускал фейерверки, надувал воздушные шары, дурачился с детьми. Удивил ее Эмилио: среди прочего он показывал фокусы, заводил собравшихся детей профессиональными и вовремя произведенными воплями и приступами хохота, привлекая к веселью матерей, бабушек, тетушек, а также старших братьев и сестер.

– И где и каким образом ты научился этим фокусам? – шепнула она ему потом, когда стайки малышни устремились за мороженым, огибая взрослых и едва ли не проползая между ног.

Эмилио возвел к небу глаза.

– А ты знаешь, сколько длится ночь за Полярным кругом? Я нашел книгу. И у меня была уйма времени для тренировок.

Когда вечеринка закончилась, и, проводив последнего из детей, Энн вернулась к себе в кабинет, она застала обоих близких ей мужчин в состоянии горячего спора.

– Он поверил тебе, – воскликнул Эмилио, заметая клочки цветной бумаги и конфетти.

– Да нет же! Он понял, что шучу, – проговорил Джордж, стряхивая мусор в мешок.

– Что? Кто и во что поверил? – переспросила Энн, приступая к уборке мусора, оставшегося от мороженого. – Там под столом я вижу блюдо, милый. Не поднимешь ли за меня?

Выудив блюдо из-под стола, Эмилио поставил его к остальным.

– Один из ребят спросил у Джорджа, сколько ему лет…

– И я сказал ему, что сто шестнадцать. Он понял, что это шутка.

– Джордж, малышу всего пять лет! Он поверил тебе.

– Вот так-так. Отличный способ знакомиться с соседями, Джордж. Врать их детям! – сказала Энн, ухмыляясь и хохоча, пока мужчины приступили к философским рассуждениям об определении нравственного различия между вынужденным обманом детей и откровенной комедией. Им бы обоим быть отцами, подумала Энн, наблюдая за разговором, еще удовлетворенная тем, что им удалось порадовать детей. Мысль эта немного опечалила женщину, однако она не стала задерживаться на ней.

Эта первая фиеста оказалась настолько удачной, что за нею последовали другие, более масштабные и веселые. С этими праздниками всегда сочеталась какая-нибудь тема из области здравоохранения. Энн раздавала кондомы всем подросткам старше одиннадцати лет и наделяла информацией из области контроля за рождаемостью, делала прививки детям младше шести лет, проверяла на наличие вшей, измеряла давление взрослым. На следующей за праздником неделе поток пациентов всегда увеличивался, приходили люди с «пустяковыми вопросами», часто оказывавшимися серьезными заболеваниями, которые люди терпели много лет. Джордж начал проводить больше времени в Иезуитском центре, куда к нему стала приходить пара новых учеников. Скромный сей персонал тем не менее радовался достигнутому прогрессу. Окрестный люд был доволен новыми жильцами.

С течением времени Энн узнала кое-какие отрывки из биографии Эмилио, которые подразумевали существование бедной и неудачливой семьи, занимавшейся неправедным делом. Не слишком удивительно, если подумать. Как член поколения, надрывавшего нутро на публике по поводу недостойных побед олимпийского уровня, Энн воспринимала молчание Эмилио со смешанными чувствами. Непродуманная настойчивость способна испортить и отравить жизнь; с другой стороны, способность стиснуть зубы и жить восхищала ее. Эмилио, вне сомнения, имел полное право не открывать неприглядные подробности своего детства даже своим друзьям. Или даже тем более своим друзьям, чье хорошее мнение о нем может не пережить откровения. Так что, любопытствуя, Энн тем не менее считала свой интерес бестактным и никогда не расспрашивала его о родных.

Конечно, это не мешало ей приглядываться к окрестным людям и выискивать похожих на Эмилио. С ее точки зрения как антрополога, Эмилио отличался чрезвычайно переменчивой внешностью. Вот только что он выглядел как типичный голливудский испанец – черная борода, властный взгляд, умное, яркое и живое лицо; и буквально в следующий миг взгляду открыта только загадочная жесткая структура под кожей, въевшаяся в кость выносливость и стойкость таино[26]. Те же самые качества она видела во внешности одной достойной женщины на цветочном рынке, которая вполне могла бы оказаться его старшей сестрой. Однако Эмилио никогда не упоминал о своих сестрах и братьях, и Энн понимала, что человек обычно умалчивает о таком вполне обыкновенном предмете, только имея вескую на это причину. Так что нельзя было сказать, что она была полностью не готова к ситуации, указавшей на то, что у Эмилио действительно есть брат.

Удивила ее скорее собственная реакция на случившееся со священником.

В тот вечер, находясь одна в доме, она читала литературу по поводу особенной деформации стопы, которой страдал один из ее пациентов, когда Эмилио позвонил и попросил ее прийти к нему в госпиталь. Говорил он неразборчиво, поверить в то, что такой человек мог напиться, она не могла.

– Эмилио, что случилось? Что с тобой? – спросила она, удивленная собственным испугом.

– …сню потом, когда придешь. Трудно говорить.

Джордж был в горах, у телескопа Аресибо на каком-то особенно интересном ему эксперименте. Энн немедленно позвонила ему, чтобы известить о происходящем, хотя и сама толком ничего не знала, и попросила немедленно приехать домой, a потом поспешила вниз, в клинику, по восьмидесяти ступенькам. Когда она оказалась у дома, помещение показалось ей совсем безлюдным, и Энн даже испугалась, что неправильно поняла просьбу Эмилио. Однако, к собственному облегчению, обнаружила, что входная дверь не заперта, а Эмилио, не зажигая свет, ждет ее в темноте.

Щелкнув выключателем, Энн охнула при виде него, но в следующее мгновение решительным шагом отправилась в хирургический кабинет, надела халат и перчатки.

– Итак, отец мой, – сухим тоном произнесла она, взяв его голову ладонью под подбородок, и поворачивала ее из стороны в сторону, рассматривая лицо и компенсируя тон мягкостью движений. – Насколько я могу судить, ты подставлял другую щеку, причем неоднократно. И не улыбайся, снова порвешь губу.

Она достаточно хорошо была знакома с подобными ситуациями и потому тут же посмотрела на его руки, разыскивая ссадины и переломы. Но на руках ничего не было. Она нахмурилась, глядя на него, однако он спрятал взгляд. Вздохнув, она поднялась на ноги, отперла кладовую и, войдя в нее, открыла шкаф, достав из него все необходимое. Зрачки Эмилио правильно реагировали на свет, он сумел позвонить ей; искажение речи не имело неврологического характера; сотрясения мозга не было, однако лицо его было превращено в кашу. Пока она собирала необходимое, из соседней комнаты донесся тихий голос:

– По-моему, еще сломано ребро. Я слышал хруст.

Немного поколебавшись, она вернулась к нему, заряжая инъекторный пистолет дозой вакцины от столбняка.

– Это из-за порезов, – пояснила Энн, показывая ему прибор. – Ты в состоянии расстегнуть рубашку или тебе нужна помощь?

Эмилио справился с пуговицами, однако не сумел вытащить окровавленную рубашку из джинсов. Возможно, избивший его не знал, что имеет дело со священником, подумала она, хотя, быть может, и этот факт никак не мог помешать ему. Она помогла ему снять рубашку, вынуть руки из рукавов, стараясь без необходимости не прикасаться к телу. Кожа его оказалась цвета кленового сиропа, решила она, но сказала только:

– Ты прав насчет ребра.

Она заметила на его спине синяк в том месте, куда пришелся удар, выгнувший кость наружу. Этот неизвестный ударил Эмилио ногой, когда он лежал. Метил в печень, но попал чуть выше. В легких шумов не было, однако она помогла ему перебраться к портативному рентгеновскому аппарату