– Завтра вознесешь свои страдания.

Она съехидничала, но состояние его предсказала точно.

Одевался он медленно. Энн и Джордж оставили для него в кухне хлеб и апельсины. Желудок еще ныл, так что он ограничился только чашкой черного кофе, облегчившей головную боль.

Созрел для выхода на люди он только к двум часам дня. Позволив себе разок крепко и от души выругаться, Эмилио постарался настроиться на самый благопристойный спуск к своей крошечной квартирке, находившейся недалеко от пляжа.

Каждого из тех, кто останавливал его, он наделял новой историей, и по мере приближения к дому объяснения его становились все смешнее, экстравагантнее и фантастичней. Люди, никогда не заговаривавшие с ним, смеялись его словам и неуклюже предлагали помощь. Подростки суетились вокруг, исполняли его поручения, приносили угощения от матерей. Фелипе ревновал.

Да, в это утро он с трудом возносил освященный хлеб и вино, но на мессу в то воскресенье собралось много больше народа, чем обычно после возвращения в Пуэрто-Рико. Пришла даже Энн.

Глава 8

Аресибо

Май 2019 года

ТОЙ ВЕСНОЙ ПИСЬМЕННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, поданное Джимми Куинном доктору Яногути, прошло по всем каналам ИКАН, было утверждено и одобрено. Наняли Софию Мендес, заключив договор с ее брокером, согласившимся на соревновательный характер предложения. Мендес самостоятельно сформулировала кристально четкие критерии удачи и неудачи. Переговоры затянулись на какое-то время, однако в итоге ИКАН принял ее условия. В случае успеха брокер должен был получить плату, в три раза превышающую обычную стоимость ее услуг, чего заведомо хватало для того, чтобы рассчитаться с долгом. В случае неудачи ИКАН мог принять программу с известными ограничениями, но не платить ничего. Брокер же получал право продлить ее контракт на время, в три раза большее, чем она потратит на работу с ИКАН. Джимми был в восторге.

София Мендес, в конце апреля сворачивавшая свой сингапурский проект и готовившаяся к работе на ИКАН, никакого восторга не испытывала. Она придерживалась холодной и нейтральной точки зрении, концентрируя внимание на том, что есть, а не на том, что может быть, она и выжила-то благодаря наследственности и опыту, научившим ее видеть реальность за пеленой эмоций. Этот дар верой и правдой век за веком служил ее семье.

До изгнания евреев из Испании в 1492 году старые Мендесы были банкирами, финансировавшими королей. После выдворения из Иберии их приютила Оттоманская империя, охотно принимавшая сефардов – торговцев и астрономов, врачей и поэтов, архивариусов, математиков, переводчиков и дипломатов, философов и банкиров, подобных Мендесам, которых Католические величества Фердинанд и Изабелла выставили из Испании. Сефарды скоро стали самым производительным и энергичным народом империи, верхи их общества служили сменявшим друг друга султанам, как предки их служили при испанском дворе. Культура, давшая миру Талмуд и великого врача и философа Маймонида[27], снова сделалась влиятельной и уважаемой.

Но времена меняются. Оттоманская империя превратилась в простую Турцию. В двадцатом столетии Мендесов представляли тихие и культурные люди, не хваставшие былой славой своего рода перед чужаками, однако не позволявшие своим детям забыть о ней. Они не тратили времени на плачи о прошлом; но делали все, что было возможно в тех обстоятельствах, в которых оказывались, и это возможное, как правило, оказывалось великолепным. В этом София была наследницей своих стариков. Деньги и влияние ушли из семьи, но гордость, светлая голова и ясный ум остались при них.

Когда обезумевший от Второй Курдской войны Стамбул начал разрушать сам себя, Софии Мендес было тринадцать. Ее мать, музыкантша, погибла перед самым днем рождения дочери: жизнь ее унес случайный минометный снаряд. Через несколько недель пропал без вести ее отец-экономист, должно быть, тоже погибший; отправившись на поиски еды, он так и не вернулся к руинам своего дома. На этом закончилось ее детство, с его книгами, музыкой, любовью и школой. Бежать из города, окруженного войсками ООН и оставленного на голодную смерть, было невозможно. Беспомощная девочка осталась одна в мире, занятом бессмысленным кровопролитием. Однако, согласно восьмивековой сефардской традиции, с возраста в двенадцать с половиной лет она считалась богерет эль решут нафша – взрослой женщиной, властной над собственной душой. Тора учила: выбирай жизнь. И потому, вместо того чтобы гордо умереть, София Мендес стала торговать тем, что имела, и потому выжила.

Клиентами ее в основном были подростки, обезумевшие от насилия, и мужчины, возможно, в прошлом являвшиеся добродетельными мужьями и отцами, но теперь сделавшиеся ополченцами, состоящими в сотне озлобленных друг на друга группировок, на которые разделилось некогда блестящее в своей космополитической сущности общество, прежде процветавшее в национальном разнообразии, подобно Сан-Франциско, Сараево, Бейруту. Она научилась сперва брать плату деньгами или продуктами и привыкла думать о чем-то другом, пока клиенты пользовались ее телом. Она узнала, что смертельный страх превращается в смертоносный гнев, что мужчины, только что страстно стонавшие на ней, охотно убьют ее уходя. Она научилась тому, чему учатся все во время войны. Она научилась выживать.

Француз выбрал ее из ряда девиц на углу, потому что даже после полутора лет, проведенных на панели, она оставалась прекрасной. Жан-Клода Жобера всегда привлекали контрасты, то есть в ее случае белая кожа, черные волосы, четко прорисованные брови, аристократическая осанка и грязная школьная форма – юность в сочетании с опытом. Деньги у него были, а в Стамбуле еще можно кое-что купить, если есть чем заплатить. Он переодел ее в пристойную одежду, привел в гостиницу, в которой из кранов шла вода, и она смогла искупаться, а потом покормил, и она постаралась есть без жадности. Она приняла все это и все, что последовало потом, без благодарности или стыда. Он отыскал ее еще раз, и после, за обедом, они обсудили войну, мир за окном и бизнес Жобера.

– Я зарабатываю на будущем, – сказал, он, откидываясь на спинку стула и укладывая живот на пояс. – Я представляю группу инвесторов, спонсирующих многообещающих молодых людей, находящихся в трудных обстоятельствах.

Состояние свое он составил в обеих Америках, где искал в трущобах и сиротских домах решительных и одаренных детей, чьи обессилевшие или умирающие родители не могли обеспечить своих отпрысков средой или образованием, соответствующим их потенциалу.

– Бразилия, конечно, стала первой страной, приватизировавшей сиротские дома, – сообщил он ей. Правительство, обремененное сотнями тысяч детей, брошенных родителями или осиротевших из-за ВИЧ, туберкулеза или холеры или просто беспризорных, наконец-то перестало даже изображать, что способно что-либо сделать для этих детей. Коллеги Жобера действовали другим способом.

– Это выгодно всем, – пояснил Жан-Клод Жобер. – Облегчается бремя налогоплательщиков, дети накормлены, воспитываются правильным образом, получают правильное образование, а инвесторы получают в свой черед долю будущих доходов детей.

Постепенно возник вторичный рынок, биржа, на которой можно было вложиться в восьмилетнего мальчишку с неординарными математическими способностями или обменять права на заработок студента-медика на права на одаренного биоинженера. Либералы пребывали в ужасе, но подобные Жоберу люди понимали, что практика наделяет детей денежной стоимостью и таким образом уменьшает вероятность их гибели в уличных столкновениях во время чисток трущоб.

– Однако, – сказал ей Жобер, – я считаю, что наиболее одаренные и вдохновенные люди впадают в депрессию, если связывать их пожизненными контрактами. Они выгорают, отказываются работать. Наверно, ты можешь понять, какая это потеря.

Жобер предложил ей более свободный контракт, сроком лет на двадцать, с учетом сумм, потраченных инвесторами на ее образование.

– Брокер, я например, найдет работу для подопечного таланта, который будет получать приличные средства на жизнь. По окончании контракта вы, мадемуазель, будете обладать деловой репутацией, опытом и контактами – твердым основанием, на котором можно будет строить дальнейшую жизнь.

Кроме того, он полагал, что Софии придется пройти обследование на предмет обнаружения болезней и физических дефектов, которые могут помешать дальнейшей работе.

– В случае обнаружениия чего-нибудь непристойного, – продолжил Жобер, – тебя вылечат, если возможно, естественно с твоего согласия, ma cherie. Стоимость медицинского обследования и лечения будет добавлена к установленному контрактом долгу.

София, со своей стороны,