бы я узнать, что, например, Гордей хранит голые фотографии жены нашего сына Льва.

— Давай, мам, — мне все же удается вытолкнуть маму в коридор. — Я хочу спать. День, как ты сказала, был тяжелым.

Понимаю, что в полумраке в шагах пяти стоит Гордей и тяжело дышит. Мама смотрит в его сторону, потом на меня и торопливо уходит, что-то невразумительное буркнув себе под нос.

Закрываю дверь на защелку, которую при желании снаружи можно без труда открыть. Во всем доме — только в кабинете свекра стоит замок, который закрывается на ключ.

И теперь понятно почему.

— Открой дверь, Ляля, — раздается тихий голос Гордея, который медленно давит на ручку с другой стороны.

— Теперь твоя очередь мне мозги жрать? — сжимаю защелку, которой не позволю провернуться. — Мы все для себя уяснили, Гордей.

— Пап, — раздается тихий сонный голосок. — Ты еще не спишь.

— Нет, не сплю, — вздыхает Гордей, — а ты чего не спишь?

— Вот проснулась. Мама спит уже?

— Да, — Гордей лжет.

— Идем к нам, — тихо предлагает Яна. — Не буди ее. Она сегодня очень устала.

— Да, знаю.

Отпускает ручку, которая с тихим скрипом возвращается в горизонтальное положение. Я хочу выскочить в коридор с криками, что я не сплю и самой спрятаться в комнате с детьми от Гордея, но я же, благородная душа, решила лишний раз не травмировать детей.

Хотя бы в первую неделю после смерти дедушки.

И они любят Гордея, и сейчас он им нужен, чтобы залечить раны. Даже пьяный очень нужен.

— Потом к утру вернешься к маме, — шепчет Яна.

Раздается тяжелые шаги, а закусываю губы до боли.

Пытаюсь отдышаться. Дом свекров для меня уютным гнездышком, в котором я могла отдохнуть, расслабиться, а теперь я хочу его сжечь, и начала бы я с нашей Гордеем комнаты.

Как я могла так обмануться?

Выдыхаю. Лезу в комод. Из верхнего ящика достаю пилочку, маникюрные ножнички и решительно иду в ванную комнату.

Судя по ракурсу на одной из фотографий, камера спрятана в душевой лейке.

Я хочу проснуться. Пусть все это будет кошмаром, но я вскрываю диск, на котором центральный выпуклый и зеркальный кружочек теперь не кажется просто частью дизайна.

Так и есть.

Под зеркальной круглой штучкой спрятана маленькая камера, которую я в ярости выдергиваю из корпуса и сжимаю в ладони.

Закрываю глаза.

Когда Алла мне сказала про Гордея, я думала, что хуже быть не может.

Как я ошибалась.

Как я, мать его, ошибалась.

Я оставляла этого извращенца без страха и подозрений с моими детьми. Меня начинает трясти.

Все это для меня слишком.

Я отказываюсь верить в то, что все годы доверяла тихому мерзавцу.

Да, можно сказать, что мы не властны над своими чувствами, однако у скрытых камер и слежки нет никакого оправдания.

Боже мой.

Я не боялась оставаться со свекром один на один.

— Нет, — сжимаю камеру крепче. — Нет… нет…

Он мертв. Его закопали, и я должна просто закрыть эту страницу. Мне сейчас важно уничтожить фотографии. Те, что я нашла, и те, что еще могут быть вместе с видео.

В телефоне свекра вряд ли что-то будет, потому что Алиса знала пароль, всегда могла схватить его в любой момент и без страха покопаться в нем. И сегодня с утра сидела с его смартфоном, пересматривала фотографии, рыдала и перечитывала переписки в мессенджерах. Переписки не были криминальными, подозрительными и варьировались от теплых и семейных до деловых и вежливых.

Может, в ноутбуке хранятся видео и снимки.

Как же тошно.

Или пусть все узнают, кем был на самом деле Вячеслав?

Нет. Лучше светлая печаль о хорошем человеке, чем все эти вопросы, которые сейчас терзают меня, и чувство гадливости.

Нет.

Я не хочу взглядов от свекрови, у которой, как и у меня, перевернется мир. Не хочу видеть в глаза родителей ужас, омерзение и чувство вины.

Можно, конечно, ткнуть рожей Гордея в дерьмо его отца, но… меня останавливает не желание его обезопасить.

Сейчас с камерой в руке я понимаю, что моего мужа в последнее время напрягали ласковые слова в мою сторону. Напрягали вечные советы, как быть хорошим мужем и как ему повезло.

Нет, в нем не было явной агрессии и он не огрызался на отца, но напряжение в нем было, раз я в такие моменты пыталась свести все в шутку или прибегала к убеждению, что муж у меня замечательный.

— Хватит, — цежу я сквозь зубы, не позволяя себе углубляться в мысли, от которых несет гнилью. — Хватит.

Я чувствую, что я теряю контроль и ухожу глубже в грязь, которой могу сейчас захлебнуться.

Моя жизнь была иллюзией, которая лишь чуток истончилась, а я уже задыхаюсь.

Я должна взять себя в руки, и с холодной головой уничтожить фотографии и, возможно, очистить ноутбук, а после оставить этого урода в покое. Пусть им займутся в аду. Пусть черти ковыряются во всех его грехах, а не я.

Не я.

Я живая, и я лучше буду страдать из-за неверного мужа.

Глава 20. Не туда копал

В дремоте мне кажется, что меня кто-то гладит по плечу, поглаживает ладонь, прижимается щекой к виску.

На судорожном выдохе открываю глаза.

Надо вернутся в кабинет, забрать фотографии и заглянуть в ноутбук свекра. Очистить все, а то есть риск, что правда вскроется не в тех руках.

Оно мне надо?

Выхожу в коридор. Тишина. Подкрадываюсь к комнате детей и прислушиваюсь. Улавливаю тихое похрапывание. Это Гордей.

На цыпочках крадусь по коридору.

Лучше бы я узнала, что свекр изменяет. Он тогда бы был просто козлом, как и многие другие мужики.

У кабинета притормаживаю, опять прислушиваюсь и бесшумно просачиваюсь за дверь.

Через пару минут я откладываю в сторону папку со снимками, меняю пароль сейфа на дату рождения Алисы на всякий случай.

Собираюсь с мыслями и понимаю, что ноутбука-то в кабинете нет и не было.

Вероятно, он в офисе свекра, который постоянно туда-сюда таскал, как он говорил в шутку, “печатную машинку”.

Умер-то он в офисе, в который он, вероятно, как обычно, отправился с “печатной машинкой”.

Трясутся руки.

Он мог наяривать на снимки и видео со мной, сидя за своим большим рабочим столом?

Очень даже.

А затем я вспоминаю шутливые жалобы Алисы в телефонных разговорах по поводу того, что опять Славик ушел медитировать