– И все-таки я не…

– Поймите, что в этих показателях учтены и аборты, и посткоитальная контрацепция.

– Что такое посткоитальная контрацепция?

– Лекарство, которое женщина могла принять сразу после секса. В результате ее матка отторгала чужеродные клетки.

– Вы имеете в виду химический аборт?

– Можно сказать и так.

– Но это противозаконно.

Траффорд был достаточно хорошо образован и знал, что в Допотопную эру раннее прерывание беременности химическим способом считалось более гуманным, чем удаление плода. Однако Храм не делал различия между этими процедурами. Всякое прерывание беременности называлось абортом и приравнивалось к убийству. Пресловутые «утренние таблетки» занимали не последнее место в числе факторов, вызвавших гнев Любви и таким образом ставших причиной Потопа.

– Какая разница, Траффорд? – ответил Кассий все с той же вежливой улыбкой. – Я всего лишь подчеркиваю: тот, кто составлял эти таблицы детской смертности, исходил из предположения, что жизнь ребенка начинается в момент его зачатия.

– И это совершенно справедливо! – нервно озираясь, воскликнул Траффорд.

– Пожалуй, – откликнулся Кассий. – Но в наши дни Храм запрещает и аборты, и даже посткоитальную контрацепцию, вследствие чего смертность подсчитывается исходя из даты рождения. Чтобы сравнить тогдашний уровень смертности с нынешним, вы должны выбрать в этой таблице, составленной до Потопа, только положительные цифры, так как только они относятся к детям, умершим после рождения.

Пальцы Кассия снова запорхали над клавиатурой. Последний щелчок – и все отрицательные цифры исчезли с экрана. Он вдруг почти опустел.

– Как видите, – продолжал Кассий, – было время, когда лишь ничтожному проценту от общего числа детей не удавалось достичь зрелости. В Британии умирал примерно один ребенок из двухсот, а не один из двух, как теперь. Остальных спасала вакцинация. Именно поэтому я и стал вакцинатором. Спасать детям жизнь – мое призвание и моральный долг. Если хотите, моя вера. Я не сомневаюсь, что когда-нибудь мне придется заплатить за свои убеждения собственной жизнью, но это меня не останавливает.

Кассий собрал их бумажные тарелки и стаканы.

– Знаете, Траффорд, – тихо сказал он, – когда-то прививку от столбняка делали всем поголовно. Если бы ваша первая дочь родилась в те дикие, первобытные времена, она имела бы все шансы стать взрослой.

Когда Траффорд вернулся домой, Чантория кормила грудью их новорожденного ребенка. Она устроилась на кушетке нагая, если не считать шлепанцев и полотенца, прикрывающего двухдневную щетину на лобке.

– Привет, дорогая. Привет, малышка, – поздоровался с семьей Траффорд. – Привет, Куколка, – добавил он, кивнув в сторону экрана. Как там у нас в чате – все нормально?

– Все отлично. Спасибо, Траффорд, – ответило ему цифровое изображение Куколки, хрустя засахаренным миндалем.

Траффорд перегнулся через столик для видео игр, чтобы поцеловать жену. В крохотной, загроможденной мебелью комнатке ему было нелегко привести свои губы в соприкосновение с подставленной щекой Чантории. Она сидела, подобрав под себя ноги, и Траффорду пришлось опереться на них обеими руками.

– Ай! Мои вены!

– Извини.

На их кушетке могли сесть рядом только двое – она была лишь немного больше плоской коробки, в которой ее привезли, и тем не менее целиком занимала собой одну из стен. И все же Траффорд с Чанторией понимали, как повезло им с жильем. Ведь в этой квартире с раздельными гостиной и спальней их было всего трое, хотя по закону здесь могли бы разместиться шестеро. А в действительности почти все соседние здания были заселены еще плотнее. Многие разросшиеся семьи из десяти или даже двенадцати человек теснились в квартирах с площадью меньшей, чем у них. Гнев Любви превратил Лондон в очень маленький город, который к тому же неуклонно продолжал сжиматься.

– Кто-нибудь делит с тобой удовольствие? – Поинтересовался Траффорд.

– Трое, – без особенного энтузиазма ответила Чантория, кивнув на веб-камеру, которую она кое-как пристроила на подлокотнике кушетки, чтобы желающие могли наблюдать за процессом кормления.

Траффорд тронул кнопку на своем коммуникаторе, и на стене появились лица трех человек, которые делили с Чанторией удовольствие. Два из них были тоже матерями из их жилого комплекса – обе, конечно, сидели обнаженные, причем одна кормила младенца грудью, как Чантория, другая, только что потерявшая годовалого ребенка из-за коклюша, просто эмотировала за компанию. Нажав другую кнопку, Траффорд добавил громкости.

– Я уже привыкла к мысли, что все на свете делается с какой-то целью, – говорила та, у которой умер ребенок. – Сейчас мой малыш там, где ему хорошо. Сейчас ему тепло и уютно в объятиях Любви…

– Привет, Незабудка, – сказал Траффорд, вложив в голос как можно больше сочувствия. – Как ты?

– Потихоньку. Спасибо, Траффорд. Стараюсь быть сильной, – откликнулась Незабудка, промокая глаза розовым кухонным полотенцем. – Я как раз говорила, что это испытание должно сделать меня лучше – я знаю, что так запланировала Любовь. Я часто обращаюсь к ней после того, как умер мой Сникерс, и она явно хочет, чтобы я была си… силь…

Но тут силы, которые Любовь стремилась вдохнуть в Незабудку, оставили ее. Она не выдержала и расплакалась. Траффорду был слышен хор сочувственных голосов, на все лады утешающих несчастную:

– Ну-ну… не надо…

– Будь сильной, женщина. Господь позаботится о твоем Сникерсе.

– Время лечит. Рано или поздно боль пройдет.

Траффорд включил счетчик онлайнеров, и в углу экрана появились цифры, сообщающие, что в данную минуту вместе с ним и Чанторией горе Незабудки разделяют сорок семь человек.

– Сорок семь друзей и подруг, – бодрым голосом сказала Чантория. – Да это же чудесно, Незабудка! Мы все за тебя переживаем.

Чантория не стала добавлять, как резко это число контрастирует с жалкой тройкой, обозначающей количество тех, кто делит с ней удовольствие кормить Мармеладку, но Траффорд понял, что она об этом подумала. Он знал, как огорчает Чанторию недостаток внимания со стороны соседей. Их не то чтобы презирали – их просто не замечали, и когда Чантория видела, что на них с дочерью смотрят всего три человека, ее начинала грызть тревога. Люди, которые не пользовались известностью ни в хорошем, ни в дурном смысле, легко становились мишенью для травли. Пока с семьей Траффорда этого не случилось – по крайней мере, в сколько-нибудь заметной степени, – но если бы кто-то из местных авторитетов и впрямь захотел доставить им неприятности, они оказались бы беззащитны. В таком тесном сообществе, как у них, изоляция была чревата печальными последствиями.

Именно по этой причине Чантория без устали пилила Траффорда за то, что он недостаточно любезен с Куколкой. Куколка была глазами и ушами всего здания, огромным, разбухшим, прикованным к креслу часовым, который одновременно присутствовал во всех квартирах, не покидая при этом своей. Куколка могла быть могучим союзником, но и опасным врагом, а ее выбор в этом отношении зависел от того, сколько лести и экранного времени достается на ее долю. Траффорд же, несмотря на все свои искренние старания, был попросту не в силах выказывать ей уважение в той мере, какую она полагала для себя достойной.