20-го октября была пятница, когда я подошел к Араму после последнего урока и дрожащим от волнения, но громким голосом сказал:

– Пойдем за школу.

Крики и шум в классе, обычные после окончания занятий, особенно в пятницу, вдруг смолкли, все уставились на нас, у Арама от удивления даже немного приоткрылся рот, но он быстро трансформировал растерянное выражение на лице в привычную ухмылку:

– Что, длинный, давно фингал не получал?

Мы вышли вместе из дверей школы и пошли направо. Арам что-то насвистывал, за нами негромко, но оживленно переговариваясь, шла целая толпа. Сердце колотилось, я чувствовал необычайное возбуждение, и когда Арам отбросил свой портфель в сторону и повернулся лицом ко мне, я, выставив перед собой синий рюкзачок как щит, набросился на него и повалил на асфальт. Я оказался сверху, Арам извивался подо мной как кошка и размахивал кулаками, пытаясь попасть по моему лицу.

Я перехватил его руки и прижал их к его груди, затем, легко удерживая его запястья кистью левой руки, правой рукой дотянулся до его портфеля, лежащего рядом, и в исступлении начал лупить им по обездвиженному Араму. Портфель раскрылся, его содержимое по мере ударов высыпалось на него. Неизвестно, сколько бы это длилось, но чья-то мощная рука взяла меня за шкирку, встряхнула и поставила на ноги. Здоровенный десятиклассник сказал:

– Вы чего, мелюзга, тут творите? Ну-ка брысь отсюда, пока директор не вышел.

Арам сидел и негромко плакал, размазывая по лицу сопли вперемешку с кровью, которая текла из носа. Девочка из нашего класса подбежала к нему и стала собирать его книжки и тетради в портфель. Невероятное чувство подъема долго не отпускало меня, и до дома я шел словно пьяный, не замечая ничего вокруг.

Вечером за ужином я не мог удержаться, чтобы не сказать такую важную новость родителям:

– А я сегодня побил хулигана Арама из нашего класса, он плакал, и у него даже кровь шла из носа!

Папа отложил рюмку с тутовкой, которую собирался выпить, и сказал:

– Молодец, сынок, так держать!

Но мама почему-то расстроилась:

– Этого не надо было делать, жалко его!

Папа возразил:

– Что плохого в том, что он умеет постоять за себя?

Мама начала повышать голос:

– Это несчастная семья! Бедная Фрида, без мужа и родственников, на двух работах, концы с концами не может свести, и шестеро оборванцев на шее, мал мала меньше!

– Так не надо было ей от мужа уходить, с шестью детьми-то!

– А что, лучше было с алкашом жить, который еще и детей бьет?!

Родители стали ругаться, и я убрался в свою комнату, чтобы не слышать их.

В понедельник Арам не пришел в школу, не было его и во вторник, и в среду. Авторитет мой в классе, да и в школе возрос неимоверно. Мальчишки явно стремились со мной дружить, на большой перемене в школьном буфете старшеклассники не выталкивали меня из очереди, как они обычно делали это с учениками младших классов.

В четверг, проходя мимо актового зала на втором этаже, я услышал странные звуки и, завернув за угол, вдруг увидел возле директорского кабинета Арама, который держал на руках младенца, заливающегося смехом каждый раз, когда Арам цокал языком. Я впервые видел его таким широко улыбающимся. Увидев меня, Арам нахмурился, а в это время из директорского кабинета вышла женщина в сером платке и забрала у Арама младенца.

– Остолоп несчастный! – накинулась она на Арама, всхлипывая и вытирая тыльной стороной ладони глаза. – Сколько еще прикажешь мне терпеть, ходить к директору и просить, чтобы тебя не выгнали? Если эту четверть не сдашь, отправят в интернат, так и знай!

Арам хмуро молчал, опустив голову. Мне стало неловко, и я отвернулся, настолько необычно было видеть Арама в такой ситуации. Слово «интернат» для нас звучало пугающе, им обычно грозили в крайних случаях, и в нашем понимании это было местом сродни какой-то тюрьме для детей.

На следующий день я рассказал маме про то, что видел, и поинтересовался, что такое интернат.

Мама какое-то время молчала, задумчиво глядя на меня, потом велела одеваться. Сначала мы зашли в магазин, где мама купила фрукты и полкило шоколадных конфет, потом отправились через большой мост в другую часть города, куда мы обычно редко ходили, так как там было всегда грязно и дома были старыми и ветхими. Вначале я думал, что мы идем в гости к тете, маминой сестре, но она не жила в этом районе, да и вообще, насколько я знал, тут у нас не было знакомых. Поэтому я спросил, куда мы идем.

Мама остановилась и повернулась ко мне:

– Мы идем в дом, где живет Арам. И у меня к тебе очень серьезная просьба, сынок. У него маленькие братики и сестренка, он помогает матери приглядывать за ними. Одному ему не справиться со школьной программой, он сильно отстал. Так вот, я хочу, чтобы ты с ним помирился и помогал ему с уроками. Нельзя же допустить, чтобы его отправили в интернат, согласен?

Мое хмурое молчание мама расценила как согласие, мы пошли дальше, свернув на боковую улочку, спускающуюся между котлованом, заваленным стройматериалами, и высокой бетонной стеной. Стена была в надписях и рисунках, в основном неприличного содержания, и я тайком разглядывал ее, пока мы шли вдоль нее.

Трехэтажный дом из серого, потрескавшегося туфа, где жил Арам, встретил нас пустыми глазницами обожженных окон на последнем и частично втором этажах. Видимо, после пожара в этих квартирах никто не жил, во многих других перед окнами на веревках висело разноцветное постиранное белье. Во дворе кучка детей шумно играла в так называемую валисанку, подкидывая друг другу ногами кусочек овечьей шерсти с прикрепленным маленьким свинцовым грузилом, не давая ей упасть на землю. Возле левого подъезда женщина, в которой я узнал мать Арама, штукой, похожей на большую мухобойку, выбивала цветастый ковер, висевший на турнике, поднимая клубы пыли.

Увидев нас, она оставила это занятие, громко крикнула «Ара-а-м!» и поспешила к нам. Они поцеловались с мамой и начали судачить о том о сем. Из подъезда вышел Арам с ребенком на руках и тоже подошел к нам. Фрида забрала у него ребенка и велела отнести ковер домой. Мама отпустила мою руку и сказала:

– Иди помоги.

Мы с Арамом молча стащили ковер с турника и, взявшись за края, стали заносить его в квартиру на первом этаже. Я шел сзади и поэтому не видел высокого порога, споткнувшись на котором не удержался на ногах и упал на ковер, лицом вниз. Арам стал громко смеяться, а мне в ноздри попала пыль, и я расчихался. А когда я начинаю чихать, одним-двумя чихами дело не заканчивается. Где-то после десятого раза Арам сказал, что есть верный способ прекратить чихать.

Он присел на корточки и положил ладонь мне на лоб, оттянул средний палец другой рукой и отвесил мне звучный щелбан. Я сразу же позабыл про чихание, схватил и попытался вывернуть его руку, а через мгновение мы уже катались по ковру, вцепившись друг в друга.