б-был… А он л-любит эффекты. Встал, з-значит, все з-замолчали. Он еще в-выдержал, з-знаешь, чтоб мертвая тишина. И внятно т-так в-веско, к-красиво грассируя: «П-по-моему, картина, говорит, ясная, работа стоит потому, что коллектив с руководством не сработались».

— Что ж. Может, так оно и есть?

— К-конечно. Все так и думали, но до сих п-пор вот так открыто ни один не сказал — ни из н-начальства, ни из коллектива. Я даже, помню, подумал: во дает, м-молодец! Чесноков и Саркисов аж рты п-пораскрывали, смотрят на Женю в страхе, в-видно, решили, что он им нож в спину всаживает. И у многих т-такое мелькнуло, п-пока Лютиков паузу выдерживал, н-нагнетал эффект. А он помолчал и п-продолжил: «Если коллектив не сумел сработаться с руководством, то коллектив должен быть уволен». Улыбнулся об-баятельно и сел.

— Представляю, что началось!

— Вряд ли представляешь. Я такого и не видел никогда. Все с мест повскакивали, к-кричат всякий свое, ничего не п-понять. Саркисов держит руку поднятой — никто и внимания н-не обращает. К-когда чуть поутихло, Каракозов заявил, что он об этом семинаре немедленно напишет в Москву, в п-партком. А Олег Дьяконов — он, з-знаешь, редко сам в полемике участвует, на этот раз вскочил, в-весь белый, палец указательный упер в Лютикова, глаза сверкают: «Это, говорит, либо фашист по убеждениям, либо провокатор по натуре. А скорее всего и то и другое». А Женя с-сидит, как б-божок, пальчиками на п-пузе играет, головкой кивает, будто раскланивается на аплодисменты, — глаза закрыты.

Вадим засмеялся — так живо он себе все это представил.

— Эпатаж. Типичный балаган в его духе. Несерьезно. Странно, что все купились, поверили. Психи. А Саркисов что?

— Ш-шеф заставил н-наконец всех замолчать. И произнес речь, п-по ф-форме будто бы строго по отношению к Дьяконову и К-каракозовым — м-мало, мол, думают о н-научном лице обсерватории. И к Жене — зачем позволяет себе н-необдуманные в-высказывания.

— Вот видишь. Правильно.

— А сам б-был явно доволен. Т-теперь он вроде ни при чем, верховный с-судия, добрый дядя, к-который всех мирит. А политика-то п-прежняя осталась. Война идет. Все в нее втянуты. Даже с-станционники, хоть они и д-далеко. Кстати, с-спроси у Стива, хозяина нашего, как он относится к Чеснокову, Саркисову, Жилину, Карнаухову. Спроси, спроси. Глас народа.

— Да его и спрашивать не надо…

Стив сопровождал Вадима в экскурсии к эпицентру Саитского землетрясения, которое случилось после войны. Шли по тропе, причудливо петляющей среди хаоса глыб и обломков. Пока дошли до площадки, с которой открывался величественный вид на будто вскрытую гигантским скальпелем внутренность горы, разрубленной тогда пополам, и весь обратный путь Стив не умолкал. Вадим фотографировал, делал записи в книжке, в общем был занят делом, а Стива несло.

Более всего он честил… Карнаухова, того самого благодушного лысого сибиряка, что чуть ли не единственный понравился Вадиму на Эдиковом застолье. Карнаухов был непосредственным начальником Стива, заведовал снабжением всех станций полигона. Вот это-то снабжение осуществлялось, по словам Стива, не самым лучшим образом. Бывали перебои, и, главное, регулярность и качество снабжения прямо зависели от покладистости станционника, от его умения просить и услужить.

— Блатняги они тут все, — размахивал в возбуждении руками Стив. — Я как коммунист просто обязан вывести эту шайку на чистую воду. Я уже писал в партком, в Москву, они у меня тут попрыгают…

И рассказывал всякие истории: то горючего для движка Стиву не подбросили вовремя, то протухшее мясо пытались всучить.

Все это могло быть правдой и не совсем правдой, попахивало односторонностью и капризами. Возбуждение и некоторая бестолковость в манерах Богуславского настораживали: не из тех ли он, как говорили когда-то в редакции, «чайников», что любят покачать права по поводу и без повода, да и того… может, он, как говорят, с приветом? Все время твердит про какого-то пасечника местного, Багинского, который как будто и всех таджиков против Стива и его семьи пытается настроить, и вроде в заговоре с Карнауховым и Чесноковым, норовит его, Стива, выжить из Саита. Понять, при чем тут Багинский, посторонний для обсерватории человек, из сумбурных речей Стива было невозможно, все как-то путалось. Вырисовывался чуть ли не вселенский заговор против стойкого одинокого бойца Богуславского, что выглядело явным преувеличением.

В общем, Стив Вадиму, скорее, не понравился. Карнаухов — толковый, сдержанный — был заведомо симпатичней. И если для Юрика и «той шайки» Стив союзник и примерно плохо их дело.

Вадим не стал говорить этого Юрику, а решил однажды наглядно продемонстрировать идиотизм ситуации в целом:

— Ну, хорошо, у вас склоки и обиды. Но при чем здесь, например, я? Со мной на базе многие не здороваются, смотрят, будто расстреливают. Скоро жена приедет. Что, и к ней так? За что? Неужели не ясно, что все это глупо!

— Все с-считают, что Эдик привез ш-шайку, чтоб бой начать. Да он и начал. Причем чужими руками.

— Ты имеешь в виду синяки Лютикова и Силкина?

— И это.

— Насколько мне известно, там все были не совсем трезвые. Да и не полез бы Лютиков трезвый, я знаю. История дикая, он сейчас признает, что это было затмение, психоз. Вот если бы вы все…

— Признает он! Ну и что? Что изменилось? Двоих выжили в п-прошлом году — вы, заметьте, н-на их местах. Теперь очередь Волынова.

— Но ведь его утвердили!

— Д-да, наплевав в душу. Уедет он. Г-гордый, уедет, на то и расчет. Это с Ч-чеснокова все как с г-гуся вода, хоть каждый день п-плюй в него. Уедет Степа, а к ним — н-не придерешься, если что.

— Но ведь действительно давно нет интересных работ и публикаций. Эдик вроде этим озабочен…

— Вот к-как! Оз-забочен, некуда свою фамилию ткнуть. Нет, есть р-работы. Публикаций — нет, все в с-стол работают, начальству с-самое новое и интересное уже с год н-не показывают.

— Жуть какую-то ты рассказываешь. Почему?

— Да к-крадут же. В лучшем случае имя настоящего автора в хвосте поставят.

— Кто крадет — Эдик?

— В основном. Еще С-саркисов, конечно. Но против него никто и не в-возражает — прив-выкли уже за двадцать-то лет. Он ведь никогда ничего сам не д-делал. И не умеет — что ж требовать. Все это знают, и никто его фамилию в списке авторов н-никогда всерьез н-не воспринимает. Т-тысяча р-работ — и все в соавторстве, р-разве это серьезно? Эдик — другое дело. Д-да и з-за Женей числят т-такой грех.

«Они тебе порасскажут, — вспомнил Вадим предупреждение Жени. — Скажут, что я у Дьяконова идею диссертации слямзил». И Эдик… Эдик передал сцену: Дьяконов вошел к нему год назад в кабинет с Жениным авторефератом, швырнул его на стол, сам весь бледный. Лютиков очень заинтересовался