он, — неужели так необходимо именно сейчас выяснять эти вопросы, хоть здесь-то могу я спокойно отдохнуть!

Фру Могенсен ничего ему не отвечает, и в спальне делается совсем тихо. На дворе накрапывает дождь, и лавочник вспоминает, какое ему раньше доставляло удовольствие слушать шум дождя и шелест листвы за окном. Оба они всегда любили свою дачу и жалели, что у них не хватает времени вволю ею насладиться. Но они надеялись, что еще наверстают упущенное: не дожидаясь, пока совсем состарятся, они продадут свой магазин и заживут наконец той жизнью, какой не могли позволить себе в тяжелые годы, когда приходилось вкладывать в магазин так много труда. Они смогут жить на даче, сколько захотят, и будут за все вознаграждены. Верит ли она, как прежде, что это сбудется, верит ли, что они сохранят в целости свой магазин и им будет что продавать?

— Понимаешь, — говорит лавочник, — я…

Но нет, он все равно не знает, что сказать, да она и не отвечает, наверно, уже уснула. Лавочник переворачивается на бок, он борется с тошнотой и вслушивается в шум моросящего дождя в надежде ощутить от этого хоть каплю былого удовольствия.

7

Хенрику трудно, жизнь его раздвоилась, он живет в двух разных мирах. Днем он на работе, среди других учеников и подмастерьев с их болтовней о футболе, машинах, телепередачах и девочках, а вечером у Енса и Гитте, в кругу их друзей, ведущих споры об общественном устройстве, политике и литературе. Хенрик чувствует, что не может по-настоящему прибиться ни к тем, ни к другим. Работа в малярной мастерской никогда не доставляла ему удовольствия, а с тех пор, как он стал ходить к Енсу и Гитте, она ему и вовсе опротивела. Раньше ему хоть бывало иногда весело болтать с другими учениками, а теперь он вдруг увидел, что у него нет с ними ничего общего. Их кругозор настолько узок, их мирок настолько ограничен, что ему совершенно не о чем стало с ними говорить.

Иное дело, когда он вечером заходит к Енсу и Гитте, но и в их компании Хенрик не чувствует себя полностью своим. Они все такие умные, рассуждают, спорят и его стараются втянуть в разговор, хотят услышать его мнение. «А ты как считаешь, Хенрик?» — спрашивают они. И Хенрик краснеет до ушей и бормочет свои «м-м-м…», или «ну-у…», или «даже не знаю…».

Он не решается откровенно высказывать свое мнение, опасаясь, что его поднимут на смех, но все равно почти всегда кончается тем, что они над ним смеются, правда беззлобно, дружески снисходительно, как над малым ребенком, еще не научившимся чисто говорить.

Хенрику очень хочется стать таким же умным, как они, чтобы участвовать в общем разговоре и излагать свои взгляды, пользуясь красивыми и редкими словами, но он ничему такому не учился. Недавно он записался в библиотеку и начал брать там книги. Енс и Гитте говорят ему, что́ надо прочесть, и он идет в библиотеку и возвращается с целой кипой книг. Это книги о разных социальных проблемах и о человеческой психике, а также современные романы, они лежат высокой стопкой на столике возле его кровати, и он каждый вечер открывает какую-нибудь из них и пробует читать, потом, полистав, кладет ее на место и принимается за следующую, и продолжает в том же духе, пока не переберет всю стопку. Он колеблется, не зная, с какой бы начать, и никак не может как следует взяться за чтение, а тем временем подходит срок сдачи. Так он и живет, мучаясь угрызениями совести оттого, что не может прочитать ни одной книги, и каждый день дает себе слово собраться с силами и прочесть какую-нибудь одну от корки до корки: лиха беда начало, после первой ему уже не составит труда одолеть следующую, и дело пойдет. Но пока Хенрику еще не удалось прочесть ни одной книги от начала до конца, он все так же листает их, заглядывая наугад в отдельные места, поэтому пока он не очень-то поумнел и по-прежнему слушает споры остальных, не решаясь высказывать собственную точку зрения.

Хенрик отрастил довольно длинные волосы, а это, как выяснилось, может серьезно осложнить жизнь. Не всем нравятся длинноволосые, некоторые думают, что, раз у человека длинные волосы, значит, он вшивый грязнуля, курит гашиш или колет себе наркотики. А Хенрик ни разу в жизни не курил гашиш, и голову он моет каждую неделю, но это, оказывается, дела не меняет. Едет он однажды на мопеде, и вдруг какая-то дамочка шагает, не глядя по сторонам, прямо ему наперерез. Хенрику приходится сделать рискованный вираж, чтобы на нее не наехать, он опрокидывается со своим мопедом и получает довольно сильный ушиб. И что же, вместо благодарности за спасение она набрасывается на него с руганью, и вокруг них тотчас собирается целая толпа, которая угрожает Хенрику побоями и обзывает его длинноволосой мартышкой, задать бы ему хорошую взбучку да заставить делом заниматься, а то столько развелось паразитов! Хенрику страшно, одна рука у него в крови, мопед покорежен. Он так любит свой мопед, ухаживает за ним и нянчится как с ребенком, и теперь он старается скрыть слезы, выступившие у него на глазах, а эти люди все не унимаются: как ему не стыдно, пусть он впредь поостережется, они найдут способ его приструнить, видали они таких нахалов. В конце концов его отпускают, заставив попросить прощения у дамы.

Всегда и везде Хенрик аутсайдер. В мотобанде он так и не добился признания, и на работе он пришелся не ко двору, да и у Енса с Гитте он не свой человек. Ему необходимо сделать выбор, где-то закрепиться, найти свое постоянное место, и он знает, что оно должно быть в кругу друзей Енса и Гитте. Но у них совсем другой уровень, чем у него, они говорят на другом языке, умеют выражать свои мысли так, как он не умеет, потому что никогда этому не учился. Если он действительно хочет стать среди них своим, надо браться за дело всерьез.

Хенрик слышал, что существуют курсы, окончив которые можно получить аттестат, равноценный гимназическому, — вот, пожалуй, что ему нужно. Сначала окончить такие курсы, а потом пойти учиться дальше, заняться, например, социологией или психологией. Он не очень хорошо знает, что это, собственно, за науки — социология и психология, но именно их изучает большинство друзей Енса и Гитте, которые так и сыплют всякими красивыми, необыкновенными словами. Хенрик прекрасно помнит,