Себастьян протянул руку, медленно, чтобы она могла остановить его, потом стянул ее капюшон, высвободив копну рыжеватых локонов, мерцавших в свете кормового фонаря. Она застыла, только маленькая белая рука в немом протесте сжала край вуали. Он не спорил, просто обхватил ее за шею и притянул ее голову к себе. Она подчинилась, не отвернула лицо, пока он искал ртом ее губы.

Они были твердые, немного холодные из-за вуали, но затем приглашающе раскрылись под его поцелуем, и, наклонившись, она прижалась к нему. От этого движения лодка снова закачалась, ее тело замерло, однако ее рот… ее рот был таким жаждущим, таким мягким и удивительным, что Себастьяну потребовалась вся сила воли, чтобы не сорвать проклятую вуаль. Плечи у нее расслабились, голова откинулась, подчиняясь его губам, и осознание своей власти еще больше воспламенило Себастьяна.

Когда поцелуй закончился, она долгое мгновение не отводила от него взгляда. Тень падала ей на лицо, поэтому ее глаза оставались непроницаемыми, и он пытался разобраться в своих чувствах. Она не должна так волновать его, он целовал сотню женщин, ее губы не могут слишком отличаться от всех других.

– Вы хотите меня, – наконец прервала она молчание. – Но, имея некоторое представление о том, кто я, вы знаете, что мне совершенно нечего вам предложить.

Категорическое утверждение было абсолютно несовместимым с их поцелуем и легким наклоном ее тела, еще прижимавшегося к нему.

– Вы красивая женщина.

Она сразу отпрянула, гневно отвернув голову.

– Не смейтесь надо мной.

– Я не смеюсь! – по-мальчишески горячо возразил Себастьян.

Она молча передвинулась на скамью, чем нарушила ощущение тесной связи между ними и вернула его к действительности.

Теперь они плыли по такому узкому каналу, что Себастьян мог дотянуться руками до зданий по обеим сторонам. Здесь не было тротуаров, белые стены вырастали прямо из воды, которая серебрилась под светом кормового фонаря. Поставив весло на место, Себастьян вел лодку по каналу, она не смотрела на него, а маска не позволяла ему разглядеть выражение ее лица.

– Если вы уверены, что я знаю, кто вы, тогда зачем вы носите маску? – с некоторой резкостью спросил он.

– Я хочу скрыть от вас не кто я.

Легкое ударение предполагало совершенно другой смысл: если не кто, значит, она имела в виду какая. Должно быть, она в самом деле не знала, что ему известно, как она выглядит, с удивлением подумал Себастьян.

– И вы не снимете маску, чтобы позволить мне коснуться вашей щеки, ваших губ? – спросил он. – Даже не позволите мне поцеловать вас?

– Нет, – тихо сказала она. – Даже ради этого.

Она снова отвернулась, и Себастьян хранил молчание, пока они плыли к месту назначения, к палаццо Контарини, потому что де Лент еще нужен был ему в казино «Джалло», которое Себастьян арендовал только для исполнения своей мести. Он чувствовал некоторое беспокойство, везя ее в свою резиденцию, это было слабым местом его стратегии. Она не была частью первоначального замысла, так что интрига с ней могла нарушить его планы в отношении де Лента.

Однако чувство, которое сейчас раздражало Себастьяна, больше походило на вызов, чем на беспокойство. Что она, проститутка, могла ему сделать, если даже потом и найдет это место? Когда он с ней закончит, она будет предоставлена улицам и каналам Венеции.

Сара смотрела, как Мавр причаливает возле одного из фасадов, похожего на сотни других разрушенных палаццо, которые они уже миновали.

– Значит, мы прибыли?

– Да, мадам.

Пока он, легко спрыгнув на тротуар, привязывал раскачивающуюся лодку, она оглядела здание, возвышавшееся позади него. Палаццо, которое сняла леди Меррил, было достаточно большим, чтобы сделать там семь апартаментов, не считая комнат прислуги, по это сооружение выглядело грандиозным и, более того, устрашающим. Белые каменные стены, запятнанные грязью и липким илом, источали холод, черные входные двери были закрыты, толстые, глухие, словно вызов или дурное предзнаменование. Над ними она увидела нечто вроде резьбы, потемневшей от плесени, а затем вдруг поняла, что это изображение громадного паука, который полз по каменной паутине.

«Заходи в мою гостиную», – сказал паук мухе. Вспомнив строчку из детского стихотворения, она вздрогнула.

Первый раз с тех пор, как надела маску, она снова почувствовала себя маленькой, слабой, ничтожной. Ее хозяин задумал нечто большее, чем ее соблазнение, в этом она была уверена. Девушка вроде нее может бесследно исчезнуть за этими стенами, никто про нее больше не услышит, даже не узнает и не встревожится.

Заметив краем глаза какое-то движение, она испуганно повернулась. Мавр уже спустился по причальной лестнице, чтобы помочь ей выйти.

Она осторожно поднялась, чувствуя неверную опору под ногами, и взяла предложенную ей руку. Этой ночью она могла быть такой, какой хотела: таинственной, бесстрашной, возможно, даже красивой.

Она вышла из лодки.

Позже Сара не могла вспомнить, как они с Мавром оказались в помещении, которое он назвал большим салоном. Он театрально распахнул двери, откуда хлынул поток золотого света, и дальнейший путь запечатлелся в ее сознании лишь головокружительным движением. Полсотни слуг, не обращавших внимания на ее маску и костюм хозяина, с таким фанатичным усердием бросились выполнять свои обязанности, что у Сары зарябило в глазах. Мавр стремительно шел между слугами, как будто даже не видел их, предоставив ей бежать за ним по пятам и уклоняться от служанок и ливрейных лакеев.

Ее плащ, его шляпа, его нелепая гондольерская куртка были моментально унесены разными слугами. Еще дюжина свечей были зажжены, чтобы осветить им дорогу, поклоны были сделаны, Двери открыты, напитки предложены. Но Мавр без задержки преодолел два лестничных пролета и ряд комнат, игнорируя вызванную ими суету. Как только хозяин остановился наконец в самой большой комнате, взрыв активности угас, слуги вышли, двери за ними закрылись. Сара с Мавром остались наедине среди внезапной, оглушительной тишины.

Комнату освещали бесчисленные канделябры и масляные лампы, расставленные на каждой ровной поверхности, с непреклонной ясностью выставляя напоказ гниющие восточные ковры, изъеденные молью портьеры, испорченные водой тканевые обои» видимые на стенах между десятками старинных безыскусных картин, писанных маслом. Такую разруху и запустение, как символ гибели, Сара видела однажды в школьной библиотеке на гравюрах Хогарта. Все здесь выглядело слишком реальным, слишком уродливым для ночи иллюзий, все, кроме человека, стоящего посреди комнаты.

Он казался даже выше, чем недавно в лодке, и действительно был прекрасен. Мраморно-гладкая кожа, аристократический нос, высокие скулы под черной тенью бровей, однако суровый пристальный взгляд зеленых глаз неожиданно противоречил слишком чувственному рту.

Эти черты были ей уже знакомы с той ночи, когда он на полминуты снял маску, но теперь Сара увидела темные круги под глазами, а также крошечные морщинки, разбегавшиеся от их уголков. Они были не от смеха, эти явные признаки напряжения, усталости, беспутного образа жизни, частого прищуривания или гнева. Сара до сих пор была уверена, что у него есть некий план – относительно ее, леди Анны или даже леди Меррил, – вовсе не отличающийся благородством, хотя страсть в его взгляде, когда он смотрел на нее, тоже не подлежала сомнению.