Зимой запахи разносятся далеко. Куда лучше, чем летом, – их не перебивает посторонними ароматами. В Пустоши табачный дым всё равно что приглашение на ужин. Каждый проголодавшийся мутант в округе сочтёт за честь отозваться, ведь успели усвоить, сволочи, что никотин – это всегда человек. То есть еда. Зимой же они все голодные. Кроме тех тварей, что сытыми не бывают вовсе.

* * *

Реку миновали без происшествий.

Осторожный Рыбак заставил двигаться ползком, уповая на свойства маскхалатов, в которые мы все обрядились перед выходом. Хорошая штука, если наблюдатель не знает, куда смотреть.

Но Дед-то про погоню не ведал, да и по всему должен был сидеть за излучиной. Так что бригадир наш старшой перестраховывался, что, в общем, разумно.

Я слегка менжевал (боялся то есть), а ну как мы не найдём следа по моей прикидке? Что тогда? Ведь ткнут ножиком с досады, и поминай как звали! Никто сироты не хватится!

Где меня могут хватиться, сами вы посудите? И кто?

Семён Кухмистер на Складах? Тётя Валя? Ферзь?

Смешно!

А если и спросят: куда, мол, подевали нашего подавальщика, ась? Деловые в лёгкую отбоярятся: Пустошь, ночь, мутант и – концы в воду. Сиречь под снег.

Ваш юный рассказчик, конечно, был до зубов вооружён.

Выдали мне взаимообразно старый карабин Мосина с полсотней патронов. Также на поясе висел мой собственный топорик, памятный ещё по бегству из села Разъезжего. За спиной – сапёрная лопатка, оружие хоть куда. За голенищем валенка я припрятал финский нож.

Словом, пришибить меня могли в любую секунду, было бы желание. И не посмотрели бы на арсенал. Уж очень дяденьки попались до крови лёгкие, да и снаряжены были не в пример мне – все как один с калашниковыми. Кроме Фельдшера, тащившего СКС, ствол которого украшала труба с редчайшим аногеном «выпрямитель». Тем самым, что заставляет пулю лететь по прямой втрое дольше, чем положено ей от законной физики.

Но обошлось – следы нашли. Ровно там, где я и предсказывал.

И вновь лесная дорога, где под каждым сугробом может таиться яма, кочка, пень или услужливо наставленный острый сук. Каждый раз сперва пробуешь наст ногой и только потом наступаешь.

Конечно, я – парень деревенский, привычный, но уж очень оно утомляет, даже куда более привычных людей.

Непростывший след петлял вокруг особо зловредных зарослей, услужливо обводил осторожным радиусом аномалии и стерёгся заброшенных деревень, где, бывает, водится всякая непотребная дрянь.

Мы же шли по чужой тропинке. И вот смешное дело! Или, как говорят всякие умники, парадокс. Мы, собравшиеся убить и ограбить незнакомого человека, постоянно тревожились: ну как он там? не заплутал бы! не угодил бы в аномалию!

Наконец начало светать.

Ночь нас вымотала. Ночь, холод и постоянное мелькание древесных стволов, которые через час-другой становятся совершенно неотличимыми друг от друга, а оттого ужасно надоедают и скоро начинают давить на душу. Хреновая, утомительная местность, одним словом.

Рыбак постановил днёвку.

Дед, надо думать, тоже.

Он же не железный: отшагать всю ночь, чтобы после идти весь день? Ночью, положим, лучше не останавливаться. Только не одиночке и только не в Пустоши. Пока идёшь, скорость и манёвр служат хоть какой-то гарантией от мутанта. Но под утро надо прикемарить, любому надо! Даже Деду! И уж точно нам.

Выставили караул.

Зажевали сухпай.

Четыре часа блаженного отдыха, зарывшись в нарубленный еловый лапник. Жаль только, костра было не запалить, так что спали на холоде, который разгулялся вовсю и здорово пощипывал нос или пальцы, стоило высунуть их из рукавиц.

Засыпая, я слышал, как Рыбак мытарит Резаного.

– Давай померкуем, братан.

– Ты б шёл на боковую, а, старшой!

– Не, душа неспокойная.

– Да что стряслось-то, говори толком!

– Пока ничего. А если завтра будет снегопад? Что тогда? Ведь следу капут!

Резаный замычал. Прошу заметить: страдальчески.

– Рыбак, ты закат вчера видел? А я видел. Солнце село красное, без единого облачка на горизонте. Вот с чего быть снегопаду?

– С неба, ё-моё! Как обычно!

– Ты там подшамань тогда, старшой. На то ты и бригадир. Добазарься с боженькой, а я спать.

– Слышь, Резаный… нам идти ещё хрен знает сколько. Сегодня снега не будет, а завтра? Или послезавтра? Как ты след вытропишь?

– Старшой, не в обиду, но ты точно как моя бывшая жена! Сперва расскажет, что по жизни чисто косяк, который ну никак не порешаешь. А после сразу спросит: и как ты, Лёшенька, собираешься поступать?

– Ты бы это… за помелом бы последил. Конкретно прошу, братан. Какая я тебе жена?..

– До фонаря нам тот снегопад! – разозлился Резаный. – До лампады!

– Обоснуй, – потребовал Рыбак. – Ну или хоть забазарь.

– Не будет никакого второго дня. И третьего не будет. Я на карту поглядел. Считаю, что к Кубинке ломится фраерок.

– Почему?

– Больше некуда. Если ты прав и клиент сидит на большом складе, где ему ещё быть? На Кубинке до войны был серьёзный полигон – раз. Железка рядом – два. На чём краснопёрые барахло к складу подвозили? На горбянке?

– Мысль! – похвалил Рыбак.

– А я обо что? Так вот, нам по прямой осталось вёрст десять – пятнадцать. Сегодня к вечеру будем. Нам думать надо, как к Деду подобраться, а не за снегопад. Нормально забазарил?

– Нормально. Репа у тебя варит, даром что резаная. Ин добро. Отбой, подремать треба.

– А я обо что? – повторил Резаный, которого, оказывается, в прошлой жизни звали ласковым именем Лёшенька.

Но дальнейшего я не слышал, потому что уснул.

Как говорят, без задних ног. Да и без передних тоже, если бы природа выделила мне второй комплект – намахался за ночь до полного опустошения всех молодых сил.

* * *

К полудню собрались выходить.

Опять потянулся лесной путь. Шаг, ещё шаг, ещё, и мысль на самых задворках: не сбилась ли портянка? Потому что, если скомкается потная тряпка, а ты с устатку не заметишь, заметишь потом кровавые волдыри на ноге. А это в походе лишнее.

Впереди – спина Фельдшера, после него – Резаный. Зорко всматривается в след.

Без замечаний пересекли старое Минское и не менее старое Можайское шоссе. От шоссе одни печальные воспоминания: редкие куски асфальта, взломанного беспощадными корнями. Но насыпь сохранилась, да и лес молодой, жидкий. Пришлось форсировать почти как реку – с оглядкой.

По левую руку осталась Кубинка.

Ядерного боеприпаса здесь не применяли – это вам не злосчастные Мытищи и, упаси боже, не Троицк! Между Троицком и Внуково рвануло так, что лес вывалился до самого Краснознамёнска.