Юля: уровень фенилэтиламина 100 %.

Юля улетела в Абу-Даби.

А Илья тем временем заехал в спортклуб, там его идентифицировали и дали Юлины номера. Но пользоваться питерским мобильным в далекой жаркой стране Юля не планировала и поэтому держала его выключенным.

В самолете рядом с Юлей сел субтильный и лысеющий, несмотря на юный возраст, еврейский мальчик, который сразу углубился в свой лаптоп. Юля скосила глаза на экран лаптопа, там мелькали цифры биржевых индексов. Манжеты рубашки Юлиного соседа сверкали идеальной белизной. Юля скосила глаза еще дальше. Никакой перхоти, ногти не обкусаны. «Вот из таких скр омных и усидчивых нердов вырастают миллиардеры, капитаны экономики. Да здравствует капитализм», – умилилась Юля. Но умиление улетучилось, когда юноша снял ботинки и по салону разнесся ядреный запах его носков.

Юля сошла с трапа в Абу-Даби. Солнце палило немилосердно. Термометр показывал сорок два градуса в тен и. «Ничего, – подумала Юля, – привыкну». В ее распоряжение предоставили дом с прислугой, слишком большой для одного человека, и машину с шофером. Обслуживающий персонал почему-то был родом из Шри-Ланки, они объяснялись на какой-то диковинной разновидности английского языка, но к обеду Юля начала кое-как их понимать. Водитель отвез Юлю в супермаркет, там он толкал за ней тележку, она должна была только показывать, что класть в корзину. Обращался он к ней «мадам». Юлю это сначала шокировало, а потом стало забавлять.

В супермаркете, в машине и в доме Юля чувствовала себя хорошо, там работали кондиционеры. Но едва она оказывалась на улице или в слабо кондиционируемых помещениях, ей становилось хуже. Ее сильно тошнило, и она с огромным трудом удерживала себя от того, чтобы не упасть в обморок. Особенно худо ей становилось в спортивном зале, где она должна была проводить свой рабочий день. Сначала она нюхала нашатырь раз в час, потом все чаще и чаще, и на третий день упала-таки в обморок. Арабские коллеги заподозрили, что она беременна, но анализ крови показал критическое обезвоживание. «Такое случается, – объяснили они ей, – некоторые люди совсем не могут жить в пустынном климате, они просто умирают». Ей выплатили компенсацию и вручили обратный билет в бизнес-класс.

Юле было так плохо, что квалифицировать происшедшее как форс-мажорные обстоятельства она смогла лишь в самолете. Она сидела в просторном кресле, свободно вытянув ноги, грустила об утраченной возможности, наслаждалась привилегиями бизнес-класса и морозным духом кондиционеров.

* * *

Юля Хлудова была девушкой из социальных низов. Вп рочем, в стране под названием Си-си-си-пи это понятие имело относительный характер. Родилась она во вросшей в землю железнодорожной казарме, стоявшей в тридцати метрах от стальных путей самой напряженной в Советском Союзе магистрали Ленинград—Москва. Из интерьеров детства Юля помнила только похожую на паровоз чугунную дровяную плиту, на которой готовили пищу, и покрытое линолеумом очко. Казарма сотрясалась от грохота, вызываемого тяжелыми товарными и скорыми поездами, каждые пятнадцать минут, то есть примерно семьдесят раз в сутки. Но никто не обращал на это внимания. Все давным-давно привыкли. Крошечная Юля влезала на подоконник и махала проезжавшим мимо на «Красной Стреле» участникам Олимпиады-80, улавливая обрывки зажигательной музыки диско, медленным поездам с призывниками, двигавшимся к югу, в сторону Афганистана, товарным составам с химическими удобрениями, над которыми клубилась красивая голубая или розовая дымка, и тяжелым эшелонам с покрытыми брезентом танками – раз в неделю четыре танка «Т-80» везли в сторону Москвы, ровно столько их делал Кировский завод за семь суток трехсменной работы.

Отец Юли Виктор был угрюмый молчаливый мужик из тех, еще некрасовских, кто до смерти работает, до полусмерти пьет. Совершенно трезвым его можно было застать только в пять утра в рабочие дни, когда он вставал, завтракал и выходил из дома, чтобы отправиться к Станции, где работал путевым обходчиком. Раньше он был машинистом, но за пьянство его из машинистов прогнали. С детьми – у Юли были две старших сестры – он общался мало. За всю жизнь от рождения до пяти лет он не сказал Юле и десятка фраз. Иногда вечерами, когда за кухонным столом он чинил утюг или накладывал кожаные заплатки на свои огромные рабочие валенки, Юля забиралась на его колено и тихо смотрела, что он делает. Он не прогонял ее, но и не разговаривал. Однако рядом с ним Юля испытывала странное ощущение, которое осталось с ней навсегда. Ей казалось, что ее отец на самом деле не просто отец, а центр огромного невидимого космического объекта, могущественного и дружелюбного по отношению к ней, Юле, допускающего Юлю в тепло в своем центре. Это ощущение, в свою очередь, порождало ощущение безопасности, защищенности и покоя. Ее мать и отец спали вместе на очень узком диване. Когда Юля, уже став взрослой, задумывалась над физиологическими причинами своего необычного ощущения, то склонялась к мысли, что еще в утробе чувствовала близкое успокаивающее присутствие отца.

Мать Юли, пухлая женщина по имени Идея, в просто речии Идка, служила на Станции буфетчицей в вокзальном ресторане.

Из впечатлений раннего детства Юле вспоминались купания в дренажной канаве жарким летом и походы со сверстниками Димкой и Вовкой за приключениями. На пример, выяснять, насколько ниже по течению канавы снесло за ночь дохлую кошку, или выслеживать частенько появлявшегося у здания начальной школы эксгибициониста.

Велосипедов ни у кого не было, зато дети катались на инвалидной коляске страдавшей церебральным параличом девочки Тони. Ее мать уезжала в Питер на работу и оставляла дочку на пьющую бабушку. Бабушка часто засыпала и забывала про ребенка. Тогда дети сажали Тоню на колоду, на которой вся казарма колола дрова, кто-нибудь один оставался держать ее за спину, потому что иначе она падала. Остальные забирались на коляску и развивали бешеную скорость по дорожке, ведущей вдоль железнодорожной насыпи. Однажды коляска угодила в дренажную канаву и был грандиозный скандал с женской дракой и милицией.

И наверное, жизнь Юли сложилась бы так же, как у все х женщин, родившихся в это время в этом месте. Но случилось вот что. У жившего вместе с ними отца Идки, деда Федора Никитича, была единокровная сестра. Она жила в Петербурге, то есть в Ленинграде, была гораздо моложе Юлиного деда и совсем немногим старше Идки. Работала она учительницей биологии в школе. Однажды Нина Никитична бог знает зачем приехала к Хлудовым, ведь жили они совсем не в курортном месте. И выяснилось, что пятилетняя Юля неизвестно откуда знает наизусть поэму Лермонтова «Бородино», которую вообще-то изучают по программе чуть ли не в пятом классе средней школы. С особенным выражением она произносила строку: «И ядрам пролетать мешала гора кровавых тел». Нина Никитична жила одна, детей у нее не было, желания выйти замуж тоже. И она предложила Идке забрать вундеркинда Юлю в город, где ее неожиданно открывшиеся способности получили бы правильное развитие. Юля всегда считалась в семье «не за хером роженой», а в условиях катастрофической нехватки жилой площади это предложение и вовсе показалось заманчивым.