Подозреваю, Катрин взяла меня с собой, чтобы продемонстрировать свой авторитет и компетентность. После пятой консультации я заскучала. Назойливая муха постоянно садилась мне на правую ногу. Противно пахло дезинфекционными средствами, кажется, здесь десятилетиями пытались вытравить студенческий дух.

Из-за жары дверь в коридор была открыта, и я глядела на лакированные ряды вешалок в гардеробе и на пол, на котором, разумеется, не было никаких разводов тосканского мрамора, зато на каждом квадратном метре коврового покрытия была размазана и утоптана до черноты жвачка. Я подошла к окну и посмотрела вниз: двор, где студенты тусуются на переменках, ржавый металлический крепеж для парковки великов и чудовищного вида помойка. Катрин рассказывала, что в этом бетонном колодце семидесятых годов до недавнего времени было реальное училище, которое закрыли из-за постоянного недобора учащихся.

У ворот, прислонившись к решетке, стоял незнакомец. Он явно чего-то с нетерпением ждал. Взгляд его встретился с моим. Кого-то караулит, не иначе. Катрин пока не скажу. Нет, пусть спокойно занимается своими учениками.

Под занавес перед нами возник толстяк лет пятидесяти. Он крепко держал за локоть тайку. Девушка была одета как примерная школьница и выглядела совсем как ребенок: еще тоньше и меньше, чем моя изящная Катрин. Совсем хрупкая, точно куколка. Тайка не отрываясь смотрела в пол. Когда же она единственный раз подняла взгляд, я увидала ее глаза: это были глаза до срока повзрослевшей, даже постаревшей женщины. Мужчина объявил, что его жена лишь немного говорит по-английски.

– Правда, овечка моя?

Овечка кивнула.

Катрин осторожно осведомилась, умеет ли барышня вообще писать и читать: для малограмотных предусмотрен отдельный курс.

– Ну вы загнули! – запротестовал супруг и погладил девушку по голове, как собачку. Ее от этого едва заметно передернуло.

Катрин разговаривала с ним холодно и корректно, как с хозяином птички, пойманной и запертой в клетку. Она сделала несколько попыток заговорить со своей будущей ученицей на английском. Но та так робела, что ни разу даже не улыбнулась в ответ, не говоря уже о том, чтобы выжать из себя хоть слово. В заключение толстяк с понтом достал пухлый бумажник и пожелал прямо здесь досрочно внесни двести марок за обучение. При этом он смерил Катрин оценивающим взглядом. Катрин покачала головой и послала его в кассу.

Когда пара удалилась, Катрин тяжело вздохнула:

– Я слышала от коллег, что такие типы тут нередко появляются. Купят полуребенка у бедной семьи и считают себя благодетелями. Даже представить себе страшно, что у них творится с сексом.

– У ворот стоит подозрительный субъект. Глянь-ка вниз!

Катрин вскочила, выглянула в окно на секунду, побелела и снова опустилась на свой шаткий вертящийся стул.

– Я его знаю. Это сутенер из Гросс-Герау. Он был однажды клиентом Эрика.

– И что?.. – мрачно спросила я.

– Он тут не просто так околачивается. Он меня ждет! – запаниковала Катрин. – Он меня заметил, как думаешь? Что нам теперь делать? – она тряслась от страха.

Ничего! Где наша не пропадала. Спокойно, выкрутимся!

Сутенер караулил единственный выход. Придется проскользнуть мимо него. Может, с группой студентов?

Катрин в отчаянии затрясла головой. Вот что: отправляйся-ка ты пока в женский туалет, говорю я ей, и сиди там. А я пройдусь по зданию, разведаю, что да как.

На втором этаже, за дверями одного из классов, я услышала звериный рев и веселые детские голоса. На двери класса – плакат, яркие буквы:

АРЕНА ДЛЯ ВСЕХ!

ПРИГЛАШАЕМ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ, АРТИСТОВ, КЛОУНОВ И ТАНЦОВЩИЦ!

Я приоткрыла дверь и уставилась в щелочку: посреди комнаты с маленького трамплина на старые наваленные матрасы скакали дети, ровесники моего Бэлы: клоуны в гриме, полосатые тигры, пушистые медвежата и балерины. Молодой социальный работник, воспитатель, изображал дрессировщика, он командовал, и звери пролезали сквозь большую автопокрышку.

– Мы почти закончили, – крикнул он мне, – через пять минут приходите за ребенком!

Я временно отступила в соседнюю комнату и, когда мамаши разобрали детей и класс опустел, устроила обыск. Все необходимое для хорошего детского цирка хранилось в расписном сундуке: грим, клоунские носы, кудлатые парики, мячи и всякая всячина. Схватив реквизит, я кинулась к Катрин и с ходу приставила ей розовый кошачий нос. Катрин сдвинула густые брови.

– Ты что! – воспротивилась было она. – Что за детский сад? Стара я уже в Тома и Джерри играть!

Но вскоре у нее на голове уже росли острые плюшевые ушки, а на розовом носу – длинные усы-антенны. Сверху был накинут зеленый плащ-пончо, жаль маловат, не по размеру. Катрин расхрабрилась.

– А ты? – спросила она.

– Я же твоя мать! – И потащила ее за руку к выходу. И десяти минут не прошло, как разошлись раскрашенные дети, а из дверей показалась еще одна мамаша с дочкой-переростком. Сутенер у ворот скользнул по нам скучающим взглядом и опять уставился на дверь.

Ура! Спасены! Я ликовала.

– Ну вот! – опомнилась Катрин. – От страха я забыла вытрясти из шефа немного денег. У тебя есть хоть сколько-нибудь?

Мой пустой кошелек я с собой даже не носила.

– Зря ты отказалась от двух сотен того жирного типа! – сказала я.

Катрин запаниковала с удвоенной энергией, почти до параноидального бреда: нельзя больше парковать ее машину на нашей улице. Надо подальше от дома. Отогнать ее в другой город на стоянку! Эрик бегает каждое утро, начнет прочесывать улицу за улицей!

– С ума сошла! Не станет же он носиться по всему Франкфурту в поисках твоей машины?

Все равно от машины лучше избавиться, не унималась Катрин. У Эрика везде соглядатаи, они из-под земли достанут любую машину, лучше всяких полицейских. Ее надо продать. Хоть деньги будут!

Да ладно психовать-то! Вот как раз парк, лавочка, пусть посидит, в себя придет.

– Отдохни-ка тут. Заодно приведешь себя в человеческий вид, я тебе пока колы принесу.

В парке повсюду на газонах расположились молодые матери с малышами. Дети возились на траве, мамаши распаковывали бутылочки с чаем и бананы из багажных сеток на их детских колясках. Стянуть сумочку было бы проще простого, стоило только дождаться, когда очередная мамаша бросится догонять своего карапуза. Но обкрадывать себе подобных – не дело. Велосипед с детским сиденьем – это было вынужденное исключение.

Зато с играющими в бадминтон, метателями бумерангов и пластиковых тарелок меня ничто не связывало. Жаль, но добыча была небогатой, молодняк сам сидит без денег. Родители побогаче оплатили бы своим отпрыскам теннисный клуб. Через пять минут я уже вернулась к Катрин с двумя красными банками в руках. От украденного кошелька я, конечно, избавилась. Он уже валялся в мусорной урне возле киоска. А я играючи перед глазами моей изумленной подруги вытянула из кармана двадцать марок: