Самолёт летит в Хабаровск, за иллюминатором – многоцветный яшмовый рассвет, в глаза мне как будто песку насыпали. Тараканова освобождается от пледа, которым я её накрыла, и говорит громким шёпотом:

– Я в туалет, покурить!

– Нельзя курить в самолёте, я тоже хочу, но терплю.

– А я быстренько.

– При чём тут быстренько или не быстренько! Там детекторы дыма.

Тараканова лезет в свою сумку и достаёт оттуда с торжественным видом… презерватив в индивидуальной упаковке.

– Это ещё зачем?

– Надеваешь на датчик дыма – и, как ты говоришь, воуля!

– Ира, пожалуйста, не надо. На вот, съешь пока конфетку.

Я думала, Княжна просто перешагнёт через меня, как всю жизнь делала, но она покорно вздыхает и разворачивает обёртку леденца. Презерватив отправляется обратно в сумку.

Яшму за иллюминатором сменяет синий лазурит с белыми вкраплениями облаков. В салоне включают свет. Скоро нас будут кормить, а потом – готовиться к посадке, что бы это ни значило.

Ира от еды отказывается и снова пытается уснуть, подложив под голову свёрнутую мамину шаль – взяла её с собой, наверное, из-за запаха, потому что красоты в этой шали никакой. Во Франции для любимых вещиц младенцев есть специальное название – doudou. Это чаще всего мягкая игрушка, но может быть и салфетка, и просто кусочек ткани, с которым малыш играл, мусоля его во рту. Там и в ясли малыша не возьмут без «дуду» – этот предмет указан в списке необходимых вещей. Французы считают, что он помогает ребёнку освоиться в незнакомом мире, потому что воплощает родной дом и хранит запах матери. Шаль моей мамы – дуду взрослой Таракановой, а кто, впрочем, сказал, что она взрослая? Влада, уже в аэропорту, отвела меня в сторону и сказала: «Надо тебе, Ксюшка, изменить отношение к близким людям. Ира, например, спит и видит, чтобы ты её наконец-то простила. Она из кожи вон лезет, а ты ничего не замечаешь!» Приклеенные ресницы Влады торчали, как щётка. Я смотрела на эти ресницы и думала: а ведь она права, я вижу только то, что бросается в глаза. Тараканова поделилась с Владой своими печалями, а со мной она уже много лет говорит исключительно по делу.

Мы проводили Владу до выхода на посадку, и, пока другие люди снимали ремни и обувь, готовясь пройти досмотр, она оборачивалась и махала нам с Ирой, как ребёнок, который впервые летит один в чужой город. «Смешная она, конечно», – сказала Тараканова, когда мы курили около урны, напоминавшей печь-буржуйку. Теперь нас понесло в Хабаровск.

Сосед вытащил с багажных полок наши сумки и спросил, куда нам надо. Когда я назвала адрес, сказал, что подвезёт нас до улицы Ким Ю Чена. Подвезло.

Хабаровск, далее – везде и нигде, 1938–1945 гг.

27 октября 1938 г., Хабаровск

Мама! Здравствуй!

На днях перевел тебе 800 рб. на Народную Волю с телеграфным уведомлением на Горный институт. Напиши, получила ли перевод.

Делал 15 октября доклад на техсовещании (при большой аудитории, в присутствии нач. ДВГУ и «корифеев» дальневосточной геологии). Доклад всем понравился. Работу хвалят. Подметили некоторые ошибки, вполне исправимые в процессе камеральной обработки.

А также немножко влетело за неряшливые записи в полевых дневниках. Отчитывалось пока только 3 человека (вернее, 3 нач. партии). Мой сосед с севера, нач. I партии, кандидат геологических наук Трифонов (из Ленинградского тех. института) осрамился со своей работой, её забраковали. Начальника крупномасштабной партии Шкляева, производившего совместно с нач. экспедиции Скороходом съемку в масштабе 1:50 000 структуры в средней части течения Маи, здорово общипали. Работу признали неудовлетворительной, а Скорохода постановили привлечь к уголовной ответственности. Материалы их работы в скором времени будут разбираться в Москве, в Центргеоконтроле. По-моему, Скорохода восстановят в тресте, так как его заслуги на ДВ очень велики и допущенные ошибки не столь уж грубы. А то, что нефть в Аяно-Майском районе есть, сейчас уж никто не отрицает.

Получил комнату, небольшую, но тёплую и светлую. Доволен. В магазинах промтоваров почти нет, так что послать тебе из одежды пока ничего не могу.

Сегодня иду в театр на выступление Викторины Кригер, завтра в Музкомедию – на «Цыганский барон».

Пиши о Мише и Юле. Привет Юле и её мужу.

В Ленинград, видимо, нынче поехать не удастся.

Как видишь, я доволен и работой, и условиями.

Ну, прощайте, мои родные. Целую всех вас,

сын и братишка Андрей.

Засушил много цветов в районе работ. Некоторые вполне схожи с уральскими.

20 января 1943 г., Красная речка

Мама! Здравствуй!

Не имею от тебя ни одного письма с сентября месяца. Беспокоюсь. О вашем житье-бытье меня более или менее информирует Катеринка, которая поддерживает с тобой почтово-телеграфную переписку. Чем объясняется, что ты не отвечаешь на мои письма, – не знаю. Хотел бы думать, что это вина почты – но почему тогда другие письма доходят?

Неужели ты, моя родная, рассердилась на своего сына? Но для этого как будто не было причин, а вины за собой перед тобой, Мама, не чувствую, за исключением моих прошлых, юношеских и детских проказ.

Напиши, что с Мишей! Поподробнее. Опиши вашу жизнь: питание, одежда, обувь, дрова. Отцу и Сашке писал письма – получил ответ, в котором отец весьма искренне обещает сделать всё возможное, чтобы вселить в Сашку «геологический» дух, развивая в нём любознательность и любовь к науке.