Первым к нему вызвали меня. Я вошёл в кабинет и протянул Шацкому объяснение. В этот момент ко мне справа и слева подошли два лейтенанта НКВД и стали ощупывать мои карманы, ища оружие. Оружия у меня не оказалось – зачем оно мне было нужно?

Шацкий предложил положить партийный билет на стол. Я отказался. Лейтенанты приказали мне следовать за ними. Повели в лифт, а из лифта в легковую автомашину, на улицу Энгельса, 33, в НКВД. Привели в комнату коменданта, тот обыскал, отобрал всё, что было можно, и отвёл на второй этаж, в комнату, где помещалась парикмахерская. Но всё из комнаты было убрано, стоял один длинный стол для зеркала, на полу валялись волосы. Здесь я пробыл с 1 часа ночи до 5 часов, до зари. На рассвете меня отвезли в “воронке” в общую тюрьму на Богатяновском…»

Так Шолохов остался один.

Хочешь – баррикадируйся теперь в своём доме. Хочешь, как Григорий Мелехов, сдай детей родне и беги с Марусей на Кубань. Хочешь – стреляйся.

В те дни Шолохов действительно думал о самоубийстве. Это ведь просто – спустил курок, и ничего этого больше нет.

Тут Маруся, Мария Петровна, зашла и говорит: Миш, я понесла. Я беременна. Месяц уже.

* * *

Он ждал, что придут и за ним.

Вместо этого Шолохову передали приглашение принять участие в работе Азово-Черноморской краевой партийной конференции. Место проведения: Ростов-на-Дону.

«Посмотрим, Михаил Александрович, что у тебя за вид, как ты держишь удар».

10 июня, спустя три дня после ареста товарищей, ничего толком не зная об их судьбе, Шолохов приехал на конференцию. Его избрали в секретариат.

11-го, в перерыве, подошёл Шацкий, зашептал на ухо, улыбаясь:

– Сидят твои друзья, Шолохов. Показания на них сыпят вовсю! Но по Вёшенской это – только начало. Там будут интересные дела. Вёшенская ещё прогремит на всю страну!

Шолохов чуть отстранился и ответил, глядя Шацкому в глаза:

– Арест Лугового и Логачёва – ошибка. А вернее всего – действия врагов.

Шацкий не вполне искренно засмеялся:

– Это не в мой ли огород камешек? Слушай, не выйдет! Я проверен. Можешь судить уж по одному тому, что меня брал к себе на ответственную работу Николай Иванович Ежов. И Евдокимов с огромным трудом выпросил меня у ЦК.

Расчёт у Евдокимова, Шацкого и Люшкова был простой: либо Луговой и Логачёв дадут показания на Шолохова, либо сами на себя. Либо кто-то из ранее задержанных, помимо Корешкова, уже давшего показания, оговорят их: Красюков или Лимарев, Шевченко или Слабченко.

Если Шолохов снова поспешит жаловаться в Москву – на члена ЦК Евдокимова, комиссара госбезопасности третьего ранга, награждённого в январе 1937-го орденом Ленина Люшкова и бывшего на отличном счету Шацкого, члена партии с 1917 года – он сам себя закопает. Получится, что он покрывает врагов народа.

Евдокимов к тому времени арестовал почти весь руководящий состав крайкома и крайисполкома. По несколько раз в неделю испрашивал у Сталина разрешение на снятие с должности, задержание, осуждение очередного члена партии, оказавшегося врагом.

Атмосфера становилась всё безумнее.

10 июня был арестован Шеболдаев. Предшественник Евдокимова – бывший первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), а затем – Азово-Черноморского крайкома, так искренне желавший куда-нибудь подальше как минимум переселить Шолохова из Вёшенской и всех его товарищей – тоже. А вот поди ж ты – сам угодил в жернова.

Это было следующее, после отставки Сырцова, обрушение более чем влиятельного человека, имевшего на Шолохова зуб. Никакой радости в связи с этим писатель не испытал: Шеболдаев и Шеболдаев. Сколько натворил он в годы коллективизации, и вспомнить жутко; забрали – значит, назрело такое решение.

После партконференции Шолохов уехал в Москву. Там как раз закончился новый, закрытый, однодневный, прошедший 11 июня, процесс: дело антисоветской троцкистской военной организации.

Совсем недавно, 22 мая, был арестован Тухачевский – командующий войсками Приволжского военного округа. 28 мая – командующий войсками Киевского округа Иона Якир. 29 мая – командующий Белорусским военным округом Иероним Уборевич. Все – легендарные полководцы Гражданской.

В «Тихом Доне», когда Мелеховы отступают в последний свой отступ на Кубань и по дороге едва не погибает заболевшая Аксинья, а затем умирает Пантелей Прокофьевич – это Тухачевский и Уборевич вели войска, шедшие по следу. Тухачевский командовал всем Кавказским фронтом, Уборевич – 9-й армией этого фронта. Про Якира Шолохов тоже знал – в 1919 году он был член РВС 8-й армии, действовавшей против Донской армии, где служили тогда выдуманный Григорий Мелехов и реальный Харлампий Ермаков.

В ходе следствия все названные и ряд других военачальников признали себя виновными в подготовке военного заговора в РККА, целью которого было насильственное свержение власти и установление в СССР военной диктатуры.

Страшно было поверить, что такие враги находились на самой вершине управления Красной армии. Но нелепо было бы предположить, что лихие полководцы, прошедшие огонь, вдруг все разом признали несуществующую вину. Они ж бесстрашие своё доказали несчётное количество раз. Сломить можно было одного из них, ну, двух, – но там восемь человек! Один маршал – Тухачевский, два командарма 1-го ранга – Уборевич и Якир, командарм 2-го ранга Август Корк, четыре комкора: и все признались! Тухачевский собственноручно написал отчёт о военных планах своей группы на 143 страницах.

Шолохов 11 июня ещё был на краевой конференции в Ростове-на-Дону. 12-го в «Известиях», а затем 15-го в «Литературной газете» было опубликовано обращение писателей под названием «Не дадим житья врагам Советского Союза»: «Фашисты уничтожают культуру, несут человечеству вырождение, грубую, тупую милитаризацию. Фашисты убивают лучших людей мира… И вот страна знает сейчас о поимке восьми шпионов: Тухачевского, Якира, Уборевича, Эйдемана, Примакова, Путна, Корка, Фельдмана. Они годами носили маску. Они стремились к поражению героической страны и реставрации капитализма. Они стремились уничтожить любимое детище народа – нашу Красную армию, победительницу, которая сумела разметать, выбросить с нашей территории полчища 14 держав интервентов. НКВД и тов. Н. И. Ежов раскрыли центр шпионов и мерзавцев… Мы требуем расстрела шпионов!»

Под письмом стояли следующие, расположенные не по алфавиту, подписи: Вл. Ставский, Лахути, Вс. Иванов, Вс. Вишневский, Фадеев, Леонов, Малышкин, Панфёров, Новиков-Прибой, Федин, Павленко, Шолохов, Толстой, Тихонов, Погодин, Д. Бедный, Гладков, Бахметьев, Тренёв, Сурков, Безыменский, Ильенков, Юдин, Кирпотин, Микитенко, Серафимович, Кириленко, Луговской, Сельвинский, Голодный, Пастернак, Шагинян, Караваева, Макаренко, Гидаш, Бехер, Вайнерт, Вольф, Слонимский, Лавренёв, Прокофьев, Н. Асеев и др.

Это единственное «расстрельное» письмо, под которым имеется шолоховская подпись – притом что таковых уже опубликовали к тому времени десятки, и ещё столько же будет опубликовано.

Сколько бы ему Ставский ни направлял сигналов в Вёшенскую – ни за что, никогда, ни слова в поддержку процессов Шолохов не написал.

А