— Как же получилось, что такая красивая, умная и образованная женщина, как Анна Катарина фон Штайнер, стала такой?

— Это очень хороший вопрос, — пробормотала она, а затем усталость наконец-то взяла верх, и она уснула.

Это сохранилось только в ее снах, которые заботливо уносят ее от реальных забот в далекое прошлое. Теперь она видит это отдельными отрывочными эпизодами — украденные воспоминания. Иногда она видит своими собственными глазами, как будто вновь переживает это, а иногда сон показывает ей происходившее со стороны, и она ощущает себя зрителем на трибуне.

Этой ночью она вновь переживает давние события.

Она лежит у озера. Папа позволяет ей гулять одной. Он знает, что она не полезет в воду — вода слишком холодная для купания, — и знает, что она любит в одиночестве вспоминать о матери.

Уже осень. Она принесла с собой одеяло. Высокая трава на краю озера еще сырая после утреннего дождя. Ветер раскачивает верхушки деревьев. Еще выше с громкими криками кружит большая стая грачей. Деревья сбрасывают оранжевые и алые листья. Она смотрит, как листья плавно летят вниз, словно падающие крошечные воздушные шарики, и опускаются на взволнованную ветром воду.

И тогда, провожая взглядом очередной лист, видит мужчину, стоящего под деревьями на другом берегу озера.

Он очень, очень долго стоит неподвижно, наблюдая за ней, а потом направляется в ее сторону. На нем сапоги и длинная куртка. Под правой рукой он несет двустволку с откинутыми стволами. Волосы и борода у него слишком длинные, а глаза красные и слезящиеся. Когда он подходит ближе, она видит, что висит у него на поясе. Это пара окровавленных кроликов. Мертвые они кажутся до нелепости длинными и тонкими.

Папа называет таких людей одним словом: браконьеры. Они приходят на не принадлежащую им землю и убивают там животных — оленей, кроликов и фазанов. Ей всегда кажется, что это слово очень смешное — браконьер. Ведь браком называют свадьбу. Так можно назвать человека, который часто женится. Теперь она вспоминает об этом, видя приближающегося незнакомца, и ее губы растягиваются в улыбке.

Браконьер спрашивает, можно ли присесть рядом с нею, и она говорит ему: да, можно.

Он садится на корточки и кладет ружье в траву.

— Ты здесь одна? — спрашивает он.

— Да. Мой отец говорит, что можно...

— А где твой отец?

— Он в доме.

— И не придет сюда?

— Нет.

— Я хочу показать тебе одну штуку, — говорит он. — Кое-что такое, что тебе понравится.

Его глаза сделались совсем влажными будто он вот-вот заплачет. Он улыбается; зубы у него черные и гнилые. Ей впервые становится страшно. Она пытается встать, но он хватает ее за плечи и валит на одеяло. Она пытается кричать, но он затыкает ей рот большой волосатой рукой. Внезапно он наваливается на нее всей своей тушей, и она чувствует себя словно парализованной его тяжестью. Одной рукой он задирает ей платье и раздирает нижнее белье.

Боль не похожа ни на что такое, что ей когда-либо доводилось испытывать. Ей кажется, будто ее раздирают пополам. Он держит ее руки за головой одной рукой, а второй продолжает затыкать рот, так что она не может кричать. Она чувствует, как к ее ноге прижимаются еще не остывшие тела убитых кроликов. Потом лицо браконьера искажается, как будто ему самому сделалось больно, и все прекращается так же внезапно, как и началось.

Он снова говорит:

— Видала кролей? Видала, что я сделал с этими кролями?

Она пытается кивнуть, но грязная ручища, зажимающая ей рот, давит с такой силой, что она не может пошевелить головой.

— Если ты когда-нибудь скажешь хоть кому-нибудь о том, что здесь сегодня произошло, я сделаю с тобой то же самое. А потом и с твоим отцом. Я застрелю вас обоих и привешу ваши бошки к своему поясу. Ты меня слышишь, девчонка?

Она начинает плакать.

— Ты очень плохая девчонка, — говорит он. — О да, теперь я это вижу. Я же знаю, что на самом деле тебе это понравилось.

А потом он снова делает с ней то же самое.

Ее начинает трясти. Такого с ней еще никогда не бывало во сне. Кто-то зовет ее по имени: «Кэтрин... Кэтрин... Проснитесь!» "Странно, — думает она, — почему он называет меня Кэтрин? Мое имя — Анна..."

Хорст Нойманн еще раз с силой потряс ее и прокричал:

— Кэтрин, проснитесь, черт возьми! У нас серьезные неприятности!

Линкольншир, Англия

Ровно в три часа ночи «Лизандер» пробился через плотные облака и совершил посадку на взлетно-посадочной полосе небольшой авиабазы Королевских ВВС, расположенной в двух милях от города Гримсби. Альфреду Вайкери еще никогда не доводилось летать на самолете, и сейчас ему совершенно не хотелось приобретать этот опыт. Сильный ветер на протяжении всего полета из Лондона сотрясал и подбрасывал самолет, и, когда машина подрулила к невзрачному домику, в котором располагались дежурные службы авиабазы, Вайкери почувствовал, что никогда в жизни так не радовался возможности попасть в какое-нибудь казенное помещение, как сейчас.

Пилот выключил мотор, а бортмеханик, не дожидаясь, пока остановится пропеллер, открыл дверь фюзеляжа. Вайкери, Гарри Далтон, Клайв Роач и Питер Джордан поспешно спустились на землю. Их встречали двое: молодой осанистый офицер ВВС и мужчина постарше, грубоватого вида, с рябым лицом, одетый в сильно поношенный плащ.

Офицер первым протянул руку, представился сам и представил своего спутника:

— Командир эскадрильи Эдмунд Хьюз. А это главный суперинтендант полиции графства Линкольншир Роджер Локвуд. Прошу вас, проходите в нашу дежурку. Там не слишком роскошно, но зато сухо. Мы устроили там для вас нечто вроде командного пункта.

Прибывшие прошли внутрь.

— Конечно, здесь будет не так удобно, как в ваших лондонских апартаментах... — продолжал рассыпаться в любезностях гостеприимный летчик.

— Вы удивитесь, но это совсем не так, — отозвался Вайкери. Им выделили небольшую комнатку с окном на летное поле. На одной стене висела крупномасштабная карта Линкольншира, а напротив нее располагался стол с парой видавших виды телефонов. — Замечательное помещение.

— У нас есть также радиосвязь и телетайп, — сообщил Хьюз. — Мы даже в состоянии раздобыть для вас немного чая и сэндвичей с сыром. Как вы смотрите на то, чтобы перекусить?

— Будем благодарны, — искренне произнес Вайкери. — У нас был долгий день.

Хьюз вышел, и инициативу взял на себя суперинтендант Локвуд.