Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Булькающие звуки прекратились, полное тело безвольно распростерлось на каменных плитах пола, напоминая мешок с ячменем. Я лихорадочно искала пульс на запястье, краем глаза заметив, что Джейли делает то же самое, приподняв округлый выбритый подбородок и крепко прижимая пальцы к тому месту под челюстью, где можно нащупать сонную артерию.
Но эти поиски были бесполезны. Сердце Артура Дункана, долгие годы с большой нагрузкой перегонявшее необходимое количество крови в его тучном теле, прекратило борьбу.
Я применила все доступные мне приемы реанимационной техники: поднимала и опускала ему руки, делала массаж грудной клетки, даже дышала изо рта в рот, что было крайне неприятно из-за дурного привкуса, но все было безрезультатно. Артур Дункан был мертв.
Я с усилием выпрямилась и встала, в то время как отец Бейн, бросив на меня негодующий взгляд, опустился рядом с телом на колени и принялся поспешно совершать последний обряд. У меня болели спина и руки, а лицо как-то странно онемело. Шум вокруг как будто отдалился за некий невидимый занавес, отделивший меня от переполненного зала. Я прикрыла глаза и крепко вытерла липкие губы, стараясь удалить с них вкус смерти.
Несмотря на смерть Дункана и последовавшие за нею необходимые погребальные формальности, охота герцога на оленя была отложена всего на неделю.
Сознание близкого отъезда Джейми угнетало меня. Я вдруг подумала о том, как дожидаюсь встречи с ним за обеденным столом после рабочего дня, как вздрагивает сердце, если я неожиданно натолкнусь на него где-нибудь в течение дня, как я привыкла рассчитывать на его общество и на его уверенную поддержку среди сложностей жизни в замке. И если быть уж совершенно честной, как была мне мила его ласковая, теплая сила каждую ночь в постели, мило просыпаться от его будоражащих поцелуев по утрам. При одной мысли о его отсутствии делалось холодно.
Он притянул меня к себе, голова моя умостилась у него под подбородком.
— Я буду скучать по тебе, Джейми, — тихонько проговорила я.
Он прижал меня крепче и засмеялся немного грустно.
— Я тоже, англичаночка. Сказать по правде, я даже не ожидал, что мне так трудно будет покинуть тебя.
Он ласково погладил меня по спине, перебирая пальцами позвонки.
— Джейми… ты будешь осторожен?
Я почувствовала, как его грудь подрагивает от тихого смеха, когда он отвечал мне:
— С герцогом или с конем?
Он собирался, невзирая на мои опасения, ехать на оленью охоту верхом на Донасе. Мне то и дело представлялось, как этот огромный гнедой зверь прыгает через скалу из чистого упрямства или топчет Джейми своими смертельно опасными копытами.
— С тем и с другим, — сухо ответила я. — Если конь сбросит тебя и ты сломаешь ногу, ты окажешься во власти герцога.
— Верно. Но там будет еще и Дугал.
Я фыркнула:
— Он сломает другую ногу.
Он засмеялся и нагнулся меня поцеловать.
— Я буду осторожен, mo duinne. Обещаешь ли ты мне то же самое?
— Да, — с готовностью обещала я. — Как ты думаешь, кто оставил под подушкой зловещий букет? Ты этого опасаешься?
Веселья как не бывало.
— Я не считаю, что ты в опасности, иначе я не оставил бы тебя одну. Но все-таки… и держись, пожалуйста, подальше от Джейлис Дункан.
— Что такое? Почему?
Я откинулась назад, чтобы посмотреть на него. Ночь была темная, лица не видно, однако тон голоса был серьезный.
— Эту женщину считают колдуньей, и рассказы о ней… после смерти ее мужа дело пошло еще хуже. Я не хочу, чтобы ты встречалась с ней, англичаночка.
— Ты и в самом деле думаешь, что она колдунья?
Он обхватил меня сильными руками за ягодицы и притянул близко к себе. Я обняла его, радуясь прикосновению к гладкому, крепкому торсу.
— Нет, — ответил он наконец. — И это не то, что я считаю опасным для тебя. Обещаешь?
— Хорошо.
По правде говоря, я была не слишком-то против такого обещания. После случая с оборотнем и сцены в мансарде мне не хотелось бывать у Джейли. Я взяла в губы сосок Джейми и лизнула его. Он склонился к моему уху и шепнул:
— Раздвинь ноги. Я хочу быть уверенным, что ты будешь помнить обо мне, пока меня тут нет.
Немного позже я проснулась от холода. Сонно потянувшись за одеялом, я его не нащупала. И вдруг оно само собой накрыло меня. Я удивилась и приподнялась на локте посмотреть, в чем дело.
— Прости, — сказал Джейми. — Я не хотел будить тебя, милая.
— А что ты делаешь? Почему не спить?
Я покосилась на него через плечо. Было еще темно, но глаза у меня быстро приспособились, и я разглядела немного смущенное выражение на лице у Джейми. Он сидел на стуле возле кровати, сна ни в одном глазу, на плечи для тепла наброшен плед.
— Просто… Я видел во сне, что ты исчезла, что я не могу тебя найти. Это меня разбудило… Я захотел взглянуть на тебя. Запечатлеть тебя в уме, чтобы помнить, пока меня здесь не будет. Я отвернул одеяло. Мне жаль, что ты замерзла, прости.
— Все в порядке.
Ночь была холодная и такая тихая, словно мы остались только вдвоем во всем мире.
— Иди в постель. Ты, должно быть, тоже замерз.
Он быстро нырнул под одеяло и прижался к моей спине. Провел ладонью по моей шее и плечам, потом по талии и бедрам — по всем линиям и изгибам моего тела.
— Mo duinne, — тихо проговорил он. — Нет, сегодня я хочу назвать тебя mo airgeadach. Моя серебряная. Твои волосы золотисто-серебряные, а твоя кожа как белый бархат. Caiman geal. Белая голубка.
Я подалась назад и прижалась к нему бедрами, приглашая. С глубоким вздохом приняла в себя его твердую плоть. Он притянул меня к груди и двигался вместе со мной, медленно, глубоко. Я немного задохнулась, и он ослабил объятия.
— Прости, — пробормотал он. — Я не хотел причинить тебе боль. Я хочу быть в тебе, оставаться в тебе вот так глубоко. Я хочу оставить память обо мне в тебе вместе с моим семенем. Я хочу удержать тебя так до рассвета и покинуть тебя спящей, уйти с твоим теплом в руках.
После отъезда Джейми мне было тоскливо в замке. Я принимала пациентов в амбулатории, сколько могла работала в саду и огороде, брала книги в библиотеке Колума, чтобы отвлечь себя, но время все равно тянулось очень медленно.
Прошло уже две недели, как я осталась одна, когда я встретила Лаогеру в коридоре за кухней. Вообще-то я исподтишка присматривалась к ней после того, как увидела ее на лестничной площадке возле кабинета Колума. Вид у нее был вполне цветущий, но вместе с тем во всем ее существе легко можно было заметить некоторую напряженность. Рассеянность, уныние и даже удивление.
«Бедная девочка», — сочувственно думалось мне.