* * *

Профессор Жухоницкий давно ждал приезда доктора Ли, чтобы прочитать его докторскую диссертацию, дать отзыв и представить к защите. А Ли все не приезжал, не писал, не подавал о себе знать. Жухоницкий решил спросить, знают ли что-нибудь о Ли его друзья сокурсники. Он позвонил Рупику Лузанику:

— Понимаете, я ничего не знаю о нашем Ли, но переживаю. Там происходит эта пресловутая «культурная революция», и в ней погибает много людей.

Рупик сказал:

— Никто из нас тоже ничего от него не слышал. Но вряд ли такого талантливого ученого и заместителя главного хирурга армии может затронуть «культурная революция». К тому же он правоверный приверженец Мао Цзэдуна. Нет, они не тронут такого человека.

Жухоницкий вздохнул и ответил:

— Да, это большой талант, и он занимает высокое положение. Но вы не знаете, на что способны фанатики коммунизма. Мы, старшее поколение, помним, какие умные головы летели во времена террора…

Уже больше двух лет Лиля была одна. Ее молодое тело нетерпеливо жаждало объятий мужчины, наслаждения ни с чем несравнимым сладостным ощущением. Иногда по ночам ей снился Влатко, возникало ощущение, что он ложиться на нее, обнимает, ласкает груди, впивается в нее губами. Она испытывала томление, вот-вот он сильным движением проникнет в нее, она подастся ему навстречу, обхватит его ногами, наступит содрогание оргазма… Лиля просыпалась от своего стона — одна, опять одна… Иногда ей так же явственно снилось, что она отдается Вольфгангу Леонгарду, как было тогда, в Белграде. И опять она стонала во сне и просыпалась — одна. Однажды ей приснилось, что она, еще невинная, уговорила Виктора Косовского лечь с ней и сама разделась перед ним, как это случилось много лет назад. Этот сон напугал ее, она проснулась с мыслью: нет, с Виктором этого никогда не будет!

Но что ей делать со своим жгучим желанием, так и жить мучаясь? Лиля понимала, что ждать Влатко бессмысленно, даже если он жив, все равно его никогда не отпустят. Заводить постоянную связь ей не хотелось. Выходить замуж? Это была бы измена Влатко. А может, он все-таки жив? Как же выходить замуж при живом муже, даже если он заперт в тюрьме в далекой Албании? И совсем уж Лиля не хотела, чтобы у Лешки, ее сыночка, появился отчим. Тогда она будет принадлежать мужу, и Лешка станет страдать. Кто знает, как они будут относиться друг к другу? А главное, за кого же ей выходить? Никого она не любила, и никто ей пока не нравился.

Лиля уже закончила стажировку по хирургии, оказалась способным хирургом, и ее оставили в больнице старшим ординатором. Ей приходилось много работать, руководить начинающими врачами. Она должна была держаться авторитетно и солидно, но от постоянной неудовлетворенности она стала нервной, часто ни с того ни с сего у нее возникало истерическое состояние, которое она научилась подавлять.

Многоопытная подруга Римма видела, что с ней творится.

— Лилька, я тебя понимаю, одними успехами на работе не удовлетворишься. Я бы не смогла так долго без мужика. Ты еще молодая и свободная.

— Свободная… — повторила Лиля. — Какая же я свободная? Так, соломенная вдова.

— Лилька, я знаю, что это больно, но ты же понимаешь, что молодой и свободной женщине одной, без сексуального удовлетворения, жить ужасно. Вот мужикам хорошо, им просто — они все занимаются онанизмом. Даже поговорка такая есть: каждый дрочит, как он хочет. И вообще, еще Пушкин писал в «Гаврилиаде»: «Я приучил послушливую руку обманывать печальную разлуку».

Лиля от неловкости засмеялась:

— Ты так хорошо знаешь классику даже про это?

— Знаю. Говорят, Маяковский тоже стихи об этом сочинил, еще прямей:

— Риммка, ты все такая же хулиганка. Откуда ты все знаешь?

— Работаю в писательской поликлинике, вот откуда. А тебе надо переспать с кем-нибудь. Давай, я тебя познакомлю с каким-нибудь писателем, хоть с Алексиным.

Лиля нахмурилась:

— Ты меня как на случку хочешь пристроить?

— Я хочу тебе помочь.

— Но я не могу, чтобы меня считали… как это сказать?..

— Хочешь сказать, блядью?

— Я не могу. Видно, так и буду жить — мучиться.

— Все равно все мужики считают всех нас, баб, блядями. Вот мне рассказывали, что в Америке делают какие-то специальные приборы для женского онанизма, они совсем как мужские члены и называются вибраторы. Они вибрируют на батарейках и вызывают хороший оргазм. Вот бы достать такой.

— Риммка, это же неприлично. Есть вещи, о которых не говорят…

— Не говорят, но делают. Мужикам можно этим заниматься, а нам нельзя? Теперь другое время, пора расслаблять натянутые вожжи в вопросах секса. Это только кажется, что про женский онанизм не прилично говорить, а за границей многие женщины этим занимаются, и об этом даже в специальных журналах пишут. Мне показывали американские журналы «Плейбой» и «Мезонин». Там такие откровенные фотографии с мужчинами и с этими вибраторами, ты даже представить себе не можешь. Даже я постеснялась и ушла смотреть в уборную. Знаешь, я слышала, что еще Екатерина II имела точную копию из слоновой кости члена ее самого сильного любовника, князя Потемкина.

— Откуда только ты берешь все это!

— У меня было много любовников, они мне разные вещи рассказывали. Знаешь, я бы и сама не прочь достать такой вибратор и поиграть с ним, как Екатерина со слоновой костью. Муженек-то у меня старенький, слабак. А нарываться на скандалы от ревности неохота.

Лилю эти разговоры только нервировали, она страдала еще больше.

* * *

Двухэтажный шестой корпус Боткинской больницы назывался «спецкорпусом», он принадлежал московскому комитету партии, там лечились привилегированные больные и были свои врачи. Больничных врачей приглашали только на консультации и консилиумы. В одно из ее ночных дежурств Лилю как старшего дежурного хирурга вызвали ночью на консультацию к больной. Терапевт сказал:

— Боли в спине, несильные, но больная ответственная, надо не пропустить чего-нибудь.

На кровати лежала высокая седая старуха с выразительным удлиненным лицом, тонким носом с горбинкой. Лиля присмотрелась и вдруг узнала — это была Анна Ахматова, любимая поэтесса ее юности. Двенадцать лет назад, еще студенткой, она видела Ахматову в доме отдыха «Красная Пахра», разговаривала с ней. И вот судьба привела Лилю к ней опять, уже как врача.

Лиля разволновалась, но виду не показала: она врач, Ахматова — больная, надо быть профессиональной и деловой. Она расспросила, что болит, когда заболело, куда отдает? Больная внимательно посмотрела на нее, улыбнулась и сказала глубоким грудным голосом: