Она сразу же подсуетилась и даже стала получать кой-какую работенку на периферии кинопромышленности. На нее быстро обращали внимание администраторы студий, которые всегда были рады появлению еще одной хорошенькой девочки, в особенности если она была готова работать за гроши и приходить на вечеринки без спутников. Предложения работы, которые она получала, в основном были плохо скрытыми сексуальными авансами, но она скоро научилась отваживать дикарей. В конечном счете она остановилась на студии Диснея, где ей предложили рецензировать рукописи. Она жаловалась, что сценарии, которые она получает, — сплошная глупость (в особенности если авторы рассчитывали зашибить большую деньгу), но за эту работу неплохо платили, а потому интервью с Саймоном Данклом перестало быть для нее насущной необходимостью. Вскоре она все чаще стала пропускать поездки в школу святого Иакова.

Совершенно очевидно, что ее сердце больше не лежало к работе на журнал. Напротив, Жанет стала самым суровым критиком Данкла, всегда готовым уколоть меня вопросами о его работе. Ну почему, хотелось ей знать, я провожу столько времени с этим «несчастным мальчиком»? Да, соглашалась она, он очень умен. Его фильмы обладают несомненными достоинствами с учетом их низкого бюджета. «Но они больные. Они упадочнические». И в конце она заявляла шепотом: «От них так и веет злом». Эти ее слова перекликались со словами Клер, сказанными много лет назад, когда ей приходилось смотреть больше касловских фильмов, чем она могла переварить.

— Понимаешь, — отвечал я, — Саймон становится серьезным явлением. Он заслуживает внимания критики и получает его от меня. Настанет время — я расскажу обо всем этом. Но сначала я должен закончить статью о нем.

Жанет понимала. Она не меньше меня поражалась тому, что известность Саймона растет от месяца к месяцу. «Недо-недо», как и предрекал брат Юстин, имело огромный успех. Эта картина потянула за собой и более ранние фильмы, лежавшие в школе на полке, — дистрибьюторы по всей стране заказали их тридцатипятимиллиметровые копии. Они тоже оказались кассовыми. Пожалуй, ничего более жестокого, чем «Атака мозгососов», на экраны выпускать не осмеливались; но этот фильм был еще и умелой пародией на жанр, он сумел заслужить положительные оценки обозревателей, которые увидели в нем двойное дно. Что же касается «Дерби уничтожения», то о нем ярче всего говорит тот факт, что на него — первый из фильмов Данкла — сочла возможным написать рецензию Кларисса Свон. Одного этого было достаточно, чтобы у фильма появился определенный статус.

Клер писала, что фильм вызывает у нее отвращение и является «нашим самым глубоким на сегодня погружением в помойную яму молодежной дефективности». Но она не могла заткнуть рот своей совести критика и отдавала должное остроумию, мастерству, отваге и оригинальности автора, после чего обрушивалась на фильм и не оставляла от него камня на камне. К моему удивлению, она даже хвалила явно нездоровый интерес Саймона к пулевым ранениям — каждое в замедленной съемке взрывалось маленьким алым гейзером. Она назвала это «сюрреалистическим украшательством, которое фактически снижает оскорбительную живописность этой кровавой бойни».

Что же касается разговоров о всеобъемлющем исследовании Саймоном насилия в Америке, то этот фильм — не более чем ряд скоротечных налетов со стрельбой на маленькие лавочки, а банда юных оборотней занимается этим не ради денег, а из чисто каннибальских побуждений; Клер довольно беспечно заявляла, что подобный фильм вполне мог бы поставить «Мак Сеннет по сценарию Сэмюэла Беккета{339} и маркиза де Сада{340}». Конечно, для Клер такая стилистическая и жанровая эклектика была абсолютно недопустимой. Но ее неприятие было выдержано в довольно лестных тонах.

По слухам [писала она], сценаристу и постановщику Данклу нет и восемнадцати. А это могло бы вселить надежду на то, что со временем его недоразвитое нравственное и эстетическое чувство сравняется с его практическими навыками. Но в данном случае надежды, вероятно, тщетны. В его фильмах уже чувствуется изощренность ранней гениальности, если говорить о теме зла и насилия. В этом отношении он преждевременно отказался от детских забав в пользу пагубной виртуозности. И он, и все мы вполне можем оказаться жертвами того, чем он так блестяще владеет: сведенной до нуля способности к состраданию.

Эта рецензия навела меня на мысль написать Клер о моем знакомстве с Саймоном. О сиротах я ей почти ничего — вообще ничего — не сообщал. Помимо прочего, я все еще считал, что вряд ли смогу сказать ей о кино что-нибудь такое (даже о Саймоне), чего она уже не знает. Судя по ее рецензии, Клер видела и другие его фильмы. А спрашивал я вот о чем: не видит ли она какой-нибудь связи между Саймоном и Каслом? Два месяца спустя я получил от нее привычный короткий ответ. «Конечно. Поостерегись. С любовью. Правда». А после этого шла приписка. «Она миленькая, она умненькая и молоденькая… и я ее ненавижу. Но все равно поцелуй ее от моего имени. Черт возьми!»

Это относилось к Жанет, которая, как я уже знал, вскоре после ее приезда из Парижа встретилась как-то раз на вечеринке в Нью-Йорке с Клер. Между ними сразу же завязался живой, дружеский разговор, который стал еще теплее, когда Жанет обмолвилась о своих отношениях с Сен-Сиром и их злополучном завершении. После этого они долго и оживленно сплетничали. Но когда Жанет сказала, что знакома со мной и собирается меня отыскать, температура вдруг упала до абсолютного нуля. Жанет в связи с этим пребывала в недоумении до тех пор, пока я ей не сообщил, что мы с Клер были любовниками.

— Но она за три тысячи миль, — возразила Жанет, — И даже на письма твои не отвечает. Откуда же такая ревность? И потом, — добавила она, словно для того, чтобы пожурить меня, — она для тебя слишком стара. А может… я для тебя слишком молода?

Нет, сказал я. Возраст у всех и для всего самый подходящий. И конечно, у Клер нет никакого права меня ревновать. Но в глубине души я был ей благодарен за эту ревность.

Я дал Жанет рецензию Клер на «Дерби уничтожения»; Жанет сказала, что та слишком уж снисходительна.

— Я бы ни слова доброго не сказала о его фильмах, и уж тем более об этих кошмарных пулевых отверстиях.

Я показал рецензию Саймону, но, к моему удивлению, он не смог ее прочесть. Оказалось, что у парня дислексия, и с печатным словом он борется так же, как и с устным. Поэтому я прочел ему то, что написала Клер. Он зарделся от удовольствия.

— Ей п-п-п-онравились пу-пу-пу…

— Пулевые отверстия. Да, кажется, понравились, — вздохнул я.

Он попросил меня прочесть этот пассаж еще раз — «о п-п-помойной яме». Я прочел. Он тоже воспринял это как комплимент.

Наконец я положил рецензию перед братом Юстином, который внимательно ее изучил. Я сказал ему, что рецензия Клариссы Свон — это настоящий прорыв. Он это понял и принял с удовольствием.

— Хотя, мне кажется, что, на ее вкус, образный ряд Саймона слишком жесток.

— Что ж, можно сказать и так.