В абсолютной тишине кремлевского зала звучал негромкий голос Сталина. Скупые жесты дополняли его неторопливую речь. Держа перед собой текст, Сталин редко в него заглядывал. Сотни глаз молодых командиров, политработников, с новыми скрипящими портупеями, «кубарями» и «шпалами» в петлицах, напряженно всматривались в невысокую плотную фигуру «вождя».

– Вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке, – размеренно продолжал секретарь ЦК. – Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили: «Остался там». На мой вопрос: «Как же так, остался?» – они с тем же равнодушием ответили: «Чего же там спрашивать, утонул, стало быть». И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что «надо бы кобылу напоить». На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: «Что ж нам жалеть их, людей-то; людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу…» (Общее оживление в зале.) Полусогнутый указательный палец «вождя» застыл в воздухе, фиксируя парадоксальность ответа сибиряка.

– Так вот, равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей, – продолжал Сталин, иногда по-прежнему взмахивая здоровой рукой, словно отрубая слова, – является пережитком того страшного отношения людей к людям, о котором я только что рассказал…

– Так вот, товарищи, если мы хотим изжить с успехом голод (выделено мной. – Прим. Д.В.) в области людей и добиться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать вперед технику и пустить ее в действие, – мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника (выделено мной. – Прим. Д.В.), способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять, что при наших нынешних условиях «кадры решают все».

Я привел эту пространную выдержку из речи Сталина по нескольким причинам. С одной стороны, мы видим, что «вождь» уже тогда признавал дефицит («голод») кадров. С другой – зная роль и место Сталина в грядущих массовых репрессиях, еще и еще раз поражаешься его беспредельному цинизму, двуличию и жестокости. Готовя расправу над тысячами преданных партии и народу коммунистов, тут же публично рассуждает о людях, кадрах, как «самом ценном капитале»… Даже если допустить, что на каком-то этапе карательная машина вышла из-под контроля Сталина и беззаконие совершалось уже в силу страшной инерции, нельзя не испытать потрясения, сопоставляя ранние фарисейские сентенции «вождя» и его будущий личный «вклад» в дело уничтожения кадров.

Я не располагаю официальными данными о количестве жертв в 1937–1938 годах. Возможно, их пока и нет. На основании имеющихся материалов (списки делегатов съездов, партийные статистические отчеты, доклады с мест, данные из архивов судебных органов, различные донесения Сталину, Молотову, Берии и т. д.) можно сделать осторожную оценку общего количества репрессированных. Кстати, наиболее точные данные – по Наркомату обороны. Анализ целого ряда материалов, возможно, повторяю, недостаточно полных, показывает, что в эти трагические два года – 1937-й и 1938-й, – по моему мнению, подверглись репрессиям порядка 4,5–5,5 миллиона человек. Из них погибли в результате смертных приговоров 800–900 тысяч человек. Кроме того, это известно точно, очень многие сгинули в лагерях и тюрьмах позже, даже не будучи приговоренными к смерти. В периодической печати приводятся самые различные данные о масштабах репрессий. Компетентные органы совместно с учеными и представителями общественности на основании архивных материалов должны наконец сделать горестное заключение о сталинском итоге 1937–1938 годов. Пока этого нет, авторы публикаций вынуждены «экстраполировать», «прикидывать» и т. д. У меня есть ряд документов, которые, как мне кажется, косвенно подтверждают близость приведенной выше цифры – 4,5–5,5 миллиона жертв – к истинной. Эти документы свидетельствуют: после войны количество лагерей и исправительно-трудовых колоний не сокращалось, а даже росло, и число заключенных примерно оставалось на одном уровне в течение нескольких лет. Поэтому количество заключенных, допустим, в 1948 или 1949 годах может дать представление об их числе в 1937–1938 годах. Вот выдержки из этих документов:

«Товарищу Сталину.

В соответствии с Вашими указаниями при этом представляем проект решения об организации лагерей и тюрем со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников…

18 февраля 1948 г. В. Абакумов.

С. Круглов».

«Товарищу Сталину.

МВД СССР докладывает Вам о состоянии и работе исправительно-трудовых лагерей и колоний за 1947 год. На 1 января 1948 года содержалось 2 199 535 заключенных в лагерях и колониях. Создано 27 новых лагерей…

7 марта 1948 года.

Министр внутренних дел СССР

С. Круглов».

Нужно учитывать, что, кроме того, в подобных «учреждениях» содержались заключенные тюрем, численность которых мне неизвестна (но думаю, не более 30 % от «населения» лагерей и колоний). Приведу еще один документ:

«Товарищу Сталину.

МВД СССР докладывает о состоянии и работе исправительно-трудовых лагерей и колоний за 1949 год. На 1 января 1949 года содержатся 2 550 275 заключенных; за контрреволюционную деятельность – 32,7 %. Сроки заключения свыше 10 лет у 366 489 человек. Созданы два новых особых лагеря со строгим режимом для шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов… Обеспеченность жил. площадью заключенного в среднем – 1,8 кв. метра…

23 января 1950 г.

С. Круглов».

Эти данные не включают, как я уже говорил, заключенных в тюрьмах. Нужно также учитывать, что лагеря сильно пополнились полицаями, фашистскими прихвостнями, лицами, осужденными за националистические вооруженные выступления против Советской власти в конце и после войны в западных районах страны, как и депортированными из освобожденных районов и арестованными безвинно. Поэтому (с учетом тюрем) количество заключенных около 3–4 миллионов, видимо, было не только в 1948 и 1949 годах. Едва ли число репрессированных в 1937–1938 годах могло быть намного больше, чем в 1948–1949 годах. Объективный показатель – «жилплощадь», как выражался министр внутренних дел С. Круглов, едва ли увеличилась с тех горьких лет. «Жили» на трехэтажных нарах. При этом важно иметь в виду, что состав ГУЛАГа постоянно обновлялся. Ежедневно приходило пополнение, многие не выдерживали тяжелейших условий и погибали. Какой-то процент осужденных освобождался. Но ежегодно сталинская карательная система едва ли могла содержать более 4–5 миллионов человек. Повторюсь: сравнивая возможности ГУЛАГа с интервалом в 10 лет, думаю, что мои оценки масштаба сталинских репрессий в 1937–1938 годах близки к истинным. Впрочем, их можно опровергнуть, но лишь публикацией государственных данных.