– Прошу вас, не сердитесь на меня, сэр! Я всё делал так, как мне приказали ваши британские друзья: мне было сказано: «когда встретишь русских, сначала убедись, что перед тобой действительно капитан Генри Кейвенинг, и только потом говори ему всё».

Одиссей наконец сообразил, что происходит – он по ошибке вручил афганскому командиру вместо своего экспедиционного мандата британский офицерский патент застрелившегося подполковника! Вот так везение!

Поздравив себя большой удачей, Одиссей с достоинством британца принял извинения туземного офицера. После чего пограничник стал говорить без умолку, ещё недавно грозно звенящий металлом голос его лился мёдом. Предварительно подобострастно осведомившись у Лукова: «Влияет ли господин капитан на выбор маршрута экспедиции?», и получив утвердительный ответ, афганец показал на карте место, где русских будет ждать засада из нанятых англичанами басмачей. Чтобы пограничник не заподозрил подвоха, Одиссей не сразу одобрил задумку «своих друзей британцев». Сперва лже-капитан сделал несколько уточняющих замечаний, которые впрочем, носили самый общий характер. И только потом согласился, что в целом план хорош.

– Благодарю вас, господин капитан, ведь это я выбрал место! – просиял пограничник.

После этого Одиссей окончательно уверовал в собственную удачу и даже попросил у афганского командира пару лошадей, пожаловавшись на то, что сильно устал всё время топать пешком.

Афганский офицер был рад ему услужить и тут же приказал двум своим подчинённым слезть с лошадей и отдать их Лукову. На прощание, пожимая руку Одиссею, афганец вручил Одиссею ружейную гильзу, в которую была вставлена свёрнутая трубочкой бумажка:

– Это для господина майора. Мне велено передать, чтобы вы сообщили господину майору, что его, вас и «немца» по завершению операции ожидает приём у самого вице-короля Индии и высокие награды.

Афганский пограничник также снабдил Лукова голубым платком, который Одиссей должен был повязать себе на правое плечо повыше локтя, сразу, как только его отряд попадёт в засаду, чтобы не быть случайно подстреленным. Ещё два таких же платка афганец передал для таинственного майора и «немца»

Возвращение Одиссея к своим было триумфальным: мало того, что он сам гарцевал на великолепном скакуне, так ещё вёл за собой в поводу вторую лошадь. Он рассказал, что подкупил пограничников. Все радовались и поздравляли его, а Одиссей пытался по лицам понять, кто искренне поверил в его версию, а кто, возможно, догадывается о том, что произошло на самом деле.

Теперь он знал наверняка – в экспедиции действует майор вражеской разведки. Этот майор и Джокер похоже одно и то же лицо. Луков также решил, что «немец», о котором вскользь упомянул пограничник, похоже, играет при шпионе роль ассистента. «А если этот второй агент – „немец“ – я сам? – вдруг пришло ему в голову. – Только отчего „немец“? Разве я похож? Впрочем, стоит ли теперь ломать над этим голову. Важно лишь то, что вторым агентом действительно могу быть я сам. Вряд ли заговорщики успели сообщить своим кураторам, что перестали мне доверять. Впрочем, двое у меня в отряде тайных врагов или же только один, надо чтобы он или они думали, что я купил пограничников за золото».

Правда, было неясно, известно ли противнику о засаде. «Возможно эта информация находится в шифровке? – задался вопросом Одиссей, и пришёл к выводу, что вряд ли. Иначе афганский пограничник не стал бы так подробно рассказывать ему всё, да ещё показывая на карте. «Не-ет, подполковник у них был свой человек: ему доверяли. «А что же тогда депеше?!» – эта мысль постоянно сверлила Одиссею мозг. В полученной от афганца гильзе содержалась шифровка, текст которой был похож на тот, что Одиссей видел на камне. Сами собой возникали голове разные версии содержания тайного послания, но конечно всё это было пустым фантазёрством. И всё же присутствие у него перехваченного письма придавало Одиссею какой-то гордости за себя. И хотя особой заслуги его в этом не было, просто удача, ощущение, что вот ведь какой он молодец – переиграл матёрых шпионов, тешило самолюбие молодого человека, грело ему сердце.

* * *

Луков объявил своим спутникам, что меняет маршрут, так как довольный полученной мздой пограничник сообщил ему о крупной банде не подчиняющихся никому разбойников, появившейся как раз у них на пути.

Следующие несколько суток отряд пересекал высокогорное плато. Своего коня Одиссей отдал Кире. Вторую лошадь стал требовать себе комиссар, но Одиссей распорядился посадить на неё больных.

Местность, по которой они шли, была неприветливая: растительности никакой, одни камни. Температура начала резко падать, хотя для весны это было нетипично. Даже днём стало холодно, а ночью особенно. Эта была безлюдная страна. Правда, два раза им попадались старые кострища. Наверное, здесь останавливались одинокие кочевники. Встреча с ними вряд ли бы облегчила положение экспедиции, ведь судя по крошечному размеру костров, эти странники имели при себе минимальное количество топлива, достаточное лишь для того, чтобы обогреть одного человека.

Чтобы согреваться на бивуаках сожгли всё лишнее вплоть до пустых мешков. В том числе пытались использовать в качестве топлива шерсть из сёдел.

Но даже теперь комиссар категорически отказался пожертвовать хотя бы одной книгой из своего чемодана. Он готов был убить всякого, кто посягнёт на его собственность! Лаптев даже спал теперь чуть ли не в обнимку со своей переносной библиотекой и с двумя револьверами в руках. Это выглядело, как умопомешательство.

Некоторых солдат до того измучил холод, что они, словно безумные, совали пальцы в костёр и засыпали, подставив спину пламени.

Одиссей тоже все время дрожал от холода. Особенно сурово приходилось на закате, ещё до розжига кастра, и рано утром после пробуждения ото сна. В такие часы у Одиссея зуб на зуб не попадал, и на душе становилось особенно тоскливо.

Чтобы не поддастся апатии, он постоянно заставлял себя заниматься каким-нибудь делом, например, вести записи, хотя с трудом удерживал карандаш почти негнущимися пальцами. И всё-таки Луков старательно выводил каракули и линии в записной книжке, которая заменяла ему одновременно личный дневник и экспедиционный журнал, и потом бережно прятал её во внутренний карман и застегивал на пуговицу.

* * *

Люди зябко кутались в шинели и проклинали начальника, который завёл их гиблую горную пустыню. Одиссей и сам уже сомневался, что поступил правильно, выбрав обходной маршрут без совета с проводниками. Но что-то мешало ему кому-то ещё довериться после измены Ягелло. Из-за этой его недоверчивости они погибали. Разум молодого начальника наполнялся сомнениями и ненавистью к себе…

Из мрачных размышлений Одиссея вывело внезапное появление на их пути странного путника. Дело было на закате третьего дня. Все вдруг увидели бодро идущего им навстречу удивительного странника – обнажённого, с одной повязкой на бедрах, горбоносого старика с седой развевающейся бородой библейского пророка. Георгий долго о чём-то разговаривал с этим человеком на каком-то индийском наречии. Как и бородатый странник, Георгий тоже не обладал крепким сложением, и, тем не менее, с удивительной духовной стойкостью переносил все невзгоды пути. Одиссея удивило, что в конце их разговора старик уважительно поклонился юноше, который принял это как должное.