комнатке, которая была кладовой. Поскольку все кордегардии были плюс-минус одинаковыми, он без труда обнаружил её.

Одного удара топором было достаточно, чтобы сбить замок. Внутри хранилось кое-какое оружие, доспехи, и в том числе — зимние плащи. Накинув эти плащи, окрашенные в цвета Кидуи, отряд северян мог бы привлечь к себе меньше внимания на подходе к воротам. Прихватив всё, что было на складе, келлийцы вместе с Логандом направились обратно в часовню.

На этом часть сделки Логанда оказалась исполненной. Он молча указал островитянам направление, а сам, притворив дверь, остался в холодном мраке часовни. Прислонившись спиной к стене, он сел и закрыл глаза. Неужели теперь он был свободен?..

***

До вражеских стен было предательски близко… Увы, для того, чтобы иметь хоть какой-то шанс добить стрелой туда, где находились защитники города, пришлось подойти всего на какую-то сотню ярдов. То есть, находится там, куда безо всякого труда прилетали вражеские стрелы.

Брум тяжело дышал, пытаясь собрать достаточно мужества, чтобы выскочить из-за плетня и выпустить стрелу. Но он не мог себя заставить. Он глядел на наконечник стрелы, прилетевшей сверху. Она застряла меж сплетённых веток орешника, из которого был сделан щит, всего в футе от его глаз. И совсем недавно ещё несколько стрел стукнулись, отскочив от преграды.

Довольно много стрел торчало из земли или валялось поблизости. И каждая из них при ином раскладе могла бы вонзиться в его тело. Это ведь чистая удача! Сдвинь лучник свою руку на дюйм, натяни тетиву чуть сильнее или слабее — и Брум мог бы сейчас быть мёртв. Как мертвы те десятки людей, разбросанные у подножья Кидуи. Как мёртв Борк из их подразделения.

Там, за плетнём, словно бы шли состязания. Кто-то бежал к стене, держа на плечах длинную лестницу. Его призом была жизнь, и приз этот доставался нелегко. Кто-то другой в это время высовывался из-за зубца стены, чтобы пустить стрелу вниз, и его призом тоже была жизнь — своя, а если повезёт, то и чужая. Это было похоже на безумный сельский праздник, где тысячи людей более или менее успешно старались выиграть в состязании. И Бруму сейчас хотелось быть где угодно, только не здесь.

За тем же щитом, что и Брум, находилось с полдюжины стрелков. Впрочем, Борк был уже мёртв, также как и ещё один чернявый парень, которого он прежде не видел. Здесь же были Шен и сержант Стент, и ещё двое. Брум видел, как они то и дело зыркают на него, словно вопрошая — как долго он ещё собирается отсиживаться. Впрочем, Стент особо не миндальничал:

— Тебе что — нужен особый приказ? — рявкнул он, накладывая очередную стрелу на тетиву. — Давай, курий сын, прятаться потом будешь! Смотри, как они парней наших поливают! Всё потому, что ты тут дрожишь вместо того, чтоб делом заниматься!

Ещё одна стрела ударила в плетень, но тоже отскочила в сторону. Матюгнувшись, сержант выскочил и выстрелил вверх, тут же ныряя обратно.

— Стреляй, паскуда, кому говорю! — рявкнул он в бледное лицо Брума. — А не то я сейчас тебя туда вытолкаю, а то и сам пристрелю!

Слёзы ужаса выступили на глазах Брума. Он ощутил, как тёплая струйка побежала по ноге. Но деваться было некуда — выдохнув, он выскочил из-за плетня, на ходу поднимая лук.

Тугой удар пришёлся ему в плечо. От неожиданности он выпустил тетиву, и его стрела упала на землю шагах в десяти от него, по счастью не задев никого из своих. Ошеломлённый, Брум поглядел на левое плечо, из которого торчало оперённое древко. Красное горячее пятно расплывалось по рукаву.

Закружилась голова, но боль ещё не могла пробиться через отупляющее изумление. Однако, загипнотизированный зрелищем торчащей в нём стрелы и набухающей кровью ткани, Брум растерялся. Он стоял, словно не зная, что же делать дальше. Всё происходящее вдруг сделалось каким-то нереальным, похожим на страшный сон.

В следующее мгновение он рухнул на землю — сержант дёрнул его за куртку, повалив под защиту плетня.

— Ты что — идиот? — закричал он.

Быстро оглядев рану и поняв, что она, вроде бы, не угрожает жизни паренька, он лишь крикнул «Зажми покрепче!», и вернулся к бою. Брум же так и остался лежать на земле, обхватив ладонью кровоточащую рану с торчащей стрелой, и крепко зажмурив глаза. Наконец пришла жгучая боль, и он расплакался, не разжимая век. Он так и лежал — забытый всеми — рыдая и не смея открыть глаза.

***

Он просто орал — это было единственное, что Линд мог сделать в данный момент. Лучники на стенах на мгновение выглянув из-за зубца, били вниз, мимо носились гражданские, разнося связки стрел. Его люди, вооружённые алебардами, пока что лишь ожидали, когда враг окажется в пределах досягаемости этих самых алебард. Ими же они позже станут отталкивать лестницы.

В общем, командиру стражи делать сейчас было решительно нечего, и потому Линд орал какие-то команды, которые всё равно никто не слушал, чтобы придать себе хоть какой-то смысл на этой стене. Иногда снизу прилетала стрела, со свистом проносясь мимо, но пока что на его участке был лишь один убитый и несколько раненых.

Вообще Линд сейчас недоумевал по поводу того, куда делись все эти тысячи северян, что неделями жили в их восточном лагере. Там было много тысяч людей, но атака почему-то велась относительно невеликими силами. Увы, защитники города прозевали угрозу, что позволило врагу занять позиции у стен города, наставив множество лёгких плетёных щитов, которые, однако же, оказались вполне неплохой защитой от стрел.

По счастью, им удалось отбить первый штурм. Несколько лестниц, которые успели приставить к стенам, были сброшены. Это оказалось не таким уж простым делом — упереться алебардой в лестницу и, обливаясь потом, толкать её, покуда она не повалится. И всё же они справились, причём без очень уж больших проблем.

Теперь атакующие засели за своими щитами и, похоже, решали, что делать дальше, а их лучники в это время пытались не дать стрелкам-защитникам слишком уж вольничать. В общем, всё оказалось не так уж и страшно, и Линд, хотя каждая мышца его тела всё ещё вибрировала от стресса, понемногу обвыкался, и его крики всё больше походили на командирские приказы.

И всё же это было странно. У северян было много людей, и они, казалось, должны были бы проявлять больше усердия, штурмуя Кидую. В первые дни осады многие сочувствовали Линду из-за того, что его участок оказался прямо напротив того самого лагеря, где, поговаривают,