Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бенедикт залился слезами. Для того, чтобы довести мужчину до слез и до состояния ребяческой слабости, потребны особые душевные потрясения, и редко женщина, даже мало впечатлительная, способна противостоять этим внезапным порывам неодолимой чувствительности. Рыдая, Валентина бросилась на грудь любимого, и всепожирающий пламень поцелуя, соединившего их уста, открыл ей, сколь близки вершины добродетели к прямой погибели. Но у них было слишком мало времени, чтобы осознать это: едва только успели они обменяться этим пламенным излиянием душ, как Валентина замерла от страха — под окном раздалось сухое покашливание, и затем кто-то беззаботно замурлыкал оперную арию. Валентина вырвалась из объятий Бенедикта и, схватив его за руку своей холодной, судорожно сжатой рукой, прикрыла ему рот ладонью.
— Мы пропали, — шепнула она, — это он!
— Валентина, друг мой, вы здесь? — проговорил господин де Лансак, непринужденно подходя к крыльцу.
— Спрячьтесь! — приказала Валентина, толкнув Бенедикта за большое переносное трюмо, стоявшее в углу комнаты.
И она бросилась навстречу Лансаку, вдруг обретя силу притворства, какую опасность рождает даже в самых неискушенных женщинах.
— Мне показалось, что я видел, как вы направились сюда, в павильон, четверть часа назад, — сказал Лансак, входя в комнату, — но, не желая мешать вашей одинокой прогулке, пошел в другую сторону; однако инстинкт сердца или магическая сила, исходящая от вас, привели меня туда, где вы находитесь. Не совершил ли я нескромности, нарушив ваши мечтания, и соблаговолите ли вы допустить меня в вашу святую обитель?
— Я пришла сюда за книгой, которую хочу дочитать нынче ночью, — ответила Валентина твердым, решительным тоном, так не похожим на ее обычный тон.
— Разрешите заметить вам, дорогая, что вы ведете довольно странный образ жизни, и я просто опасаюсь за ваше здоровье. Ночи вы проводите в чтении и прогулках, а это и неразумно и неосторожно.
— Но, уверяю вас, вы ошибаетесь, — сказала Валентина, стараясь вывести мужа на крыльцо. — По чистой случайности, я не могла уснуть сегодня ночью и решила пойти подышать в парк свежим воздухом. Теперь же я успокоилась и иду домой.
— А книга, которую вы намеревались взять, разве вы ее не нашли?
— Ах, верно, — смутившись, ответила Валентина.
И она сделала вид, что ищет на фортепьяно книгу. Но по несчастной случайности в гостиной не оказалось ни одной книги.
— Как же вы можете найти что-нибудь в таком мраке? — сказал господин де Лансак. — Разрешите, я зажгу свечу.
— О, не надо! — испуганно воскликнула Валентина. — Нет, нет, не зажигайте, мне уже не нужна книга, я раздумала ее читать.
— Но к чему отказываться от поисков, когда так легко зажечь свет? Вчера я заметил на камине изящную спичечницу. Бьюсь об заклад, я найду ее даже во мраке.
Взяв пузырек, он обмакнул в него фитиль, который, потрескивая, разлил по комнате яркий свет, потом его голубоватый слабый огонек, казалось, умер, сжегши себя до конца; этой короткой вспышки оказалось достаточно — господин де Лансак успел перехватить испуганный взгляд жены, брошенный в сторону трюмо. Когда свеча разгорелась, он уже знал, где находится Бенедикт, и заговорил еще более спокойно и непринужденно.
— Коль скоро, дорогая, мы очутились здесь вдвоем, — начал он, садясь на софу к смертельной досаде Валентины, — я решил поговорить с вами по одному неотложному и мучительному для меня делу. Здесь мы можем быть в полной уверенности, что нас не услышат, нам не помешают; не будете ли вы так добры уделить мне несколько минут вашего внимания?
Бледная, как призрак, Валентина без сил упала на стул.
— Сядьте, пожалуйста, поближе, дорогая, — сказал де Лансак, придвигая к себе маленький столик, на который он поставил свечку.
Подперев подбородок рукой, он приступил к разговору с апломбом человека, привыкшего предлагать земным владыкам на выбор войну или мир, даже не меняя при этом тона.
33
— Полагаю, дорогая, вам хочется знать мои планы, чтобы согласовать их с вашими, — начал он, не спуская с Валентины пристального, пронзительного взгляда, который словно заворожил ее и приковал к месту. — Итак, да будет вам известно, что я не могу покинуть свой пост раньше, чем через несколько лет. Мое состояние сильно пошатнулось, и поправить его мне удастся лишь усиленными трудами. Увезу ли я вас с собой или не увезу — «That is the question!» [4], как сказал Гамлет. Хотите ли вы последовать за мной? Хотите ли вы остаться здесь? В той мере, в какой это зависит от меня, я готов покориться вашим желаниям, но скажите ваше мнение, в этом отношении ваши письма были весьма сдержанны, я бы сказал даже — излишне целомудренны! Но в конце концов я ваш муж и имею известное право на ваше доверие…
Валентина пошевелила губами, но не могла выговорить ни слова. Она чувствовала себя как в аду, терзаемая злой иронией своего повелителя и ревностью своего возлюбленного.
Она попыталась было поднять глаза на Лансака, чей ястребиный взгляд был по-прежнему прикован к ней. Потеряв последнее самообладание, Валентина пробормотала что-то и замолкла.
— Раз вы столь робки, — продолжал граф, повысив голос, — я вправе сделать благоприятные выводы относительно вашей покорности, и настало время побеседовать с вами о тех обязанностях, которые мы приняли на себя в отношении друг друга. Некогда мы были друзьями, Валентина, и подобные разговоры не пугали вас, нынче вы сторонитесь меня, и я не знаю, чем это объяснить. Боюсь, что вас постоянно окружали люди, не слишком благосклонно ко мне расположенные, боюсь — сказать вам все начистоту? — что слишком интимная близость с некоторыми из них подорвала то доверие, какое вы питали ко мне.
Валентина вспыхнула, потом побледнела; наконец она отважилась взглянуть на мужа, надеясь уловить ход его мыслей. Ей почудилось, будто на лице его под благодушно спокойной маской промелькнуло выражение злобного лукавства, и решила держаться начеку.
— Продолжайте, сударь, — проговорила она с такой смелостью, какой сама от себя не ожидала, — сначала скажите все до конца, а потом я вам отвечу.
— Люди порядочные, — возразил Лансак, — должны понимать друг друга без лишних слов, но коль скоро вы этого требуете, Валентина, я скажу. Мне бы хотелось, — добавил он с пугающей любезностью, — чтобы мои слова дошли до вас. Я только что говорил вам о наших взаимных обязанностях, мой долг состоит в том, чтобы быть с вами и вас защищать…
— О сударь, защищать меня! — повторила Валентина растерянно и в то
