и смотрели на задернутый полог. Святомир, как маленький, прижимался к отцу, и Анджелин машинально обнимал сына за плечи. Его сыну повезло – он отделался только несколькими синяками и ушибами. Но сейчас Анджелин готов был согласиться на то, чтобы сын лежал вместе с другими ранеными в соседнем шатре – если бы это могло хоть как-то облегчить боль его названного брата.

Он вздрогнул, когда полог шатра внезапно откинулся. Шагнул было навстречу показавшемуся на пороге Згашу – и попятился, взглянув ему в глаза. Вскинувшая зареванное лицо Зирка захлебнулась слезами. Святомир побледнел. Кто-то из случившихся поблизости солдат упал на колени, кто-то шарахнулся прочь.

- Труби общий сбор, - в наступившей тишине холодно приказал Великий Инквизитор, проходя мимо. – Поднимай всех. К оружию.

- Н-но…

- Сейчас.

Их взгляды встретились. Анджелин хотел сказать, что люди устали, что слишком много потерь, что надо отступить и дождаться хотя бы подкреплений, за которыми уже послано, что, в конце концов…

Хотел сказать – и не сказал. Понял. Молча пошел следом.

Они остановились над речным обрывом. На той стороне клубилась тьма, скрадывая очертания противоположного берега, словно там проходила граница между тем миром и этим. Небо наливалось свинцом, шевелилось, вспухало тучами, в которых время от времени пробегали сизые всполохи молний. Ветер доносил тяжелый смрадный дух гнили. Прекрасно видно было лишь чужое войско, словно разделенное на две части. Одни расположились у самого берега, там, где еще не замерзла полынья, другие – чуть в стороне. У полыньи копошились ожившие мертвецы – пополам люди и лошади. Подгоняемые чужой волей, они лезли в воду, выстраивая из мертвых тел плотину. Падали, как камни, один на другого. Вода сносила их, тела цеплялись за льдины и утонувших, постепенно надстраивая вал. Воздух и, казалось, само небо там чуть ли не искрилось от магии. Даже нечувствительный к некромантии Анджелин почувствовал себя дурно. У него закружилась голова, и он пошире расставил ноги, чтобы сохранить равновесие.

Згаш ничего не замечал. Сделав последний шаг, он опустился на колени, сжимая руки.

- Трубите атаку, - прошептал он.

- Но… там же лед! Он может не выдержать…

Мироздание может не выдержать, что вернее.

- Выдержит, - голос названного брата был холоден и сух. - Трубите!

Склонил голову, закрыл глаза.

На душе было пусто и холодно. На душе была злость. «Сын!» - кричало все внутри.

Сын.

Мальчик, о чьем рождении он узнал случайно, мимоходом, и к кому так и не смог приехать, вырваться хоть на миг, чтобы издалека посмотреть на ребенка.

Подросток, который взрослел без него, под чужим именем и присмотром, называвший отцом другого мужчину.

Юноша, который сам нашел отца и сделал свой выбор…

Мужчина, которым он уже никогда не станет, навеки оставшись двадцатилетним.

И имя. Имя, которое некому передать по наследству.

У них был шанс – встретившись, дать друг другу то, что не успели, не смогли дать раньше. Но этого не будет. Ни новых встреч, ни бесед, ни семьи и внуков. Ничего. Только память о тех нескольких месяцах, когда жил рядом юноша с лицом – теперь он это понимал – с лицом, так похожим на его собственное.

Осталась только боль.

И эта боль требовала выхода. И мести.

И когда за спиной затрубили рога, и земля задрожала от топота копыт выстраивающейся конницы, он не обернулся. Лишь улыбка тронула его губы, а рука сама потянулась к обрядовому ножу.

{Подумай, }- шепот за правым плечом не заставил вздрогнуть, - {что ты делаешь.}

Он не ответил. Губы зашевелились, произнося слова заклинания, а лезвие коснулось запястья, прошлось по нему, размыкая кожу, добираясь до вены, взрезая ее и выпуская наружу кровь.

Первые капли ее упали на снег – и сразу что-то изменилось в мире. Словно судорога прошла по всему – от небес до воды. Невидимая волна, как порыв ветра, пронеслась над рекой, ударив в противоположный берег и, повинуясь ему, мгновенно рассыпались прахом все мертвые тела и оставшийся от них пыль и пепел взметнулись вверх, закружились вихрем, уносясь вдаль и оставив на той стороне только живых.

Ветер пронесся над рекой, родив высокий трубный звук, и, повинуясь ему, опустив копья, передние ряды пошли в атаку. Пошли по заснеженному склону, по полосе воды у самого берега, по обломкам льда – и вода выдержала напор, не дрогнула, приняла на себя конские копыта, вмиг став тверже камня. Ледяная дорожка протянулась вперед, достигая противоположного берега, на котором топталась чужая конница.

А рог все пел. И Анджелин Мас еле успел крикнуть, чтобы ему подали коня.

- Это невозможно! – стоя на коленях, Краш Гнезненский рвал на себе волосы. – Это… я не верю! Как? Как он это сделал? Все насмарку, все труды…

Дрожащими руками он сгреб в горсти перемешанную со снегом пыль – все, что осталось от нескольких сотен мертвых тел. Пылью и пеплом было засыпано все вокруг.

- Как? – некромант смеялся и плакал одновременно. – Почему?

Ему никто не мог ответить. Большинство были также растеряны и подавлены. Серафина плакала, не таясь.

{Молчишь?}

Збигнев вздрогнул. Рядом возникла женщина. Вдовье покрывало скрывало ее лицо, но все равно было заметно, что она молода и прекрасна.

- А что тут сказать?

{Ты… отступишь?}

- Нет. Но…

{Не бойся. Тот, кто идет против тебя, слеп. Им движет месть. Глупая горячая месть. Он ничего не видит, ничего не замечает. Он погибнет. От твоей руки.}

Она взмахнула рукавом, и Збигнев увидел.

Коленопреклоненная фигура. Там, на том берегу. Фигура, от которой разливался призрачный свет. И исходила сила. Сила, которая двигала войсками.

{Он отдает себя… для них. И не оставляет ничего себе. У него скоро не останется защиты. Иди. И сделай то, что должен, сын мой. Иди – и победи. }

Они сошлись на берегу –