— Но почему ты не можешь послать флот? Народ на Отшельничьем не воинственный, и у них едва ли наберется с десяток пригодных для боя судов. Да и те рассеяны по разным морям. Совет ждет от тебя действий, — холодно повторяет Ания.

— Действуй сама, — предлагает Стирол, протягивая ей амулет. — Бери и решай.

— Я не Джеслек, меня не проведешь, — качает головой рыжеволосая волшебница.

— Либо бери амулет, либо заткнись! — рычит Высший Маг. Рука Ании поднимается, но тут же падает.

— Но кому-то ведь все равно нужно что-то сделать, — со вздохом произносит она.

— Почему?

— Ты что, хочешь сидеть сложа руки и ждать, пока этот... странный кузнец не откует из черного железа такие орудия гармонии, какие обеспечат Отшельничьему вечное господство над Восточным Океаном?

— Я в нем особой опасности не вижу. Он же не вечен.

— А ведь злосчастный Дженред говорил то же самое, — хрипло смеется Ания. — Креслин тоже в конце концов умер, однако прожил достаточно долго для того, чтобы ты — Высший Маг Фэрхэвена — боялся открыто выступить против Отшельничьего. Неужто ты хочешь, чтобы тебя запомнили в веках как человека, уступившего Отшельничьему господство над всем Кандаром?

— Нет, — хмыкнув, Стирол кладет амулет на стол рядом с зеркалом, и изображение вновь затягивается туманом. — Ты хочешь действовать, так действуй. Бери амулет или отдай его кому-нибудь другому.

— Стирол, я прошу тебя!

— А я отказываюсь.

Ания кивает в сторону двери, и в комнату входят трое стражей с кандалами в руках. За их спинами стоят три Белых мага.

— Все предсказуемо, Ания, — смеется Стирол. — Вы толкуете о действиях, а годитесь лишь на то, чтобы заковать меня в цепи.

Глаза Ании вспыхивают, пальцы сжимают рукоять кинжала из белой бронзы. Яркая вспышка наполняет комнату жаром и клубами белого дыма. Зеркало на столе взрывается, и двое из стражей распадаются в оседающий на каменные плиты пепел.

Прежде чем дым успевает рассеяться, Ания, бросив взгляд на пол, на пустое белое одеяние и горстку золы, берет амулет со стола и, повернувшись к остальным магам, говорит:

— Возьми его, Керрил. Ты заслужил.

— Нет, — печально отзывается Керрил, глядя на превращающуюся в туман и тающую белую золу. — Заслужила амулет ты, но я приму его, если таково твое желание.

— Вот и хорошо. А сейчас нам нужно спланировать нападение на Отшельничий.

— Как тебе угодно.

Ания закрывает за собой дверь.

Закрыв дверь спальни, Доррин поворачивается к Лидрал.

— Тебе не обязательно это делать, — говорит она.

— А что я могу потерять? — отзывается он.

— Мало ли что? — натянуто смеется она. — Может быть, терпение, а то и самоуважение.

— Ладно, делать-то что?

— Ложись на живот.

— На кровать?

— Нет, на пол... — Лидрал прыскает. — Конечно, на кровать. Может, характер у меня и не мед, но я все-таки не настолько жестока! К тому же мне не хочется вытаскивать потом занозы.

Доррин стягивает сапоги и, не раздеваясь, ложится на кровать.

— Что дальше?

— Ничего особенного. Просто лежи, а я буду массировать твою спину. Твоя матушка считает, что это поможет восстановить нашу близость и даст мне инстинктивное понимание того, что ты не способен причинить мне боль.

— Но...

— Знаю! Но ведь попытка не пытка?

Доррину хочется пожать плечами: она права. Они использовали все возможные средства и, поскольку все оказалось тщетно, терять им уже нечего. Он ощущает запах Лидрал, так остро напоминающий об их былой близости. Глаза его горят, и он не поворачивается к ней, когда ее пальцы разминают его плечи и спину.

— А ты окреп, мускулы нарастил.

— Да разве это мускулы?

Постепенно он расслабляется, дыхание его становится глубоким и ровным.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Доррин.

— Тсс... — вроде бы шутливо, но с ноткой раздражения шикает Лидрал. — Не мешай мне работать.

Поскольку дышать, уткнувшись носом в перьевой матрац, не так-то просто, Доррин довольно скоро пытается приподнять голову, но все равно чихает.

Из-за окна слышатся обрывки фраз:

— ...раньше думал, что черный камень нагоняет тоску...

— ...поразительная разница...

— ...думаешь, мастер Доррин маг, настоящий маг?

Лидрал встряхивает руками и откидывается назад.

— У меня пальцы устали.

— Неудивительно, ты долго этим занималась.

Доррин переворачивается на спину и привлекает ее к себе.

— Нет... я не...

Юноша разжимает объятия, словно схватился за раскаленное железо, и садится так, что между ними только небольшое расстояние.

— А теперь ты проделаешь то же самое, — заявляет она. Доррин принимается разминать ее лопатки.

— Давай посильнее, я не стеклянная.

— Посильнее так посильнее.

Руки Доррина постепенно опускаются чуть ниже ее спины.

— Что-то ты расшалился, — замечает она, и вновь в ее вроде бы игривом тоне слышится нотка раздражения.

Его пальцы немеют, и он останавливается.

— Что дальше?

— Подожди немного, сам увидишь.

На ее лице вспыхивает, но тут же исчезает улыбка.

— Я понял, — говорит Доррин и, пожав ей руку, ложится.

Задув лампу, она быстро сбрасывает одежду и надевает длинную сорочку. Доррин, как уже привык, не смотрит в ее сторону, но ему приходится прилагать усилия, чтобы сделать участившееся дыхание ровнее и глубже.

В молчании они лежат рядом, слегка соприкасаясь руками. Тишина гнетет настолько, что Доррин был бы рад и комариному писку.

Хотя ему довелось пережить временную слепоту и мучиться головными болями, на долю других выпадали и большие страдания. И хотя все прикидки по-прежнему убеждают его в том, что Равновесие механически слепо, он тихонько вздыхает в темноте. Неужто мир представляет собой не более чем механизм? Но почему в таком случае верования и устремления приверженцев гармонии значат еще меньше, чем воззрения тех, кто использует разрушительную силу хаоса? И почему многие из числа несомненных последователей гармонии напрочь отвергают его машины? Почему бы им не взглянуть на гармонию по-новому?

Поняв, что Лидрал заснула, Доррин прикрывает ее одеялом и откидывается в постели, рассеянно уставясь в потолок.

Снаружи доносится свист ветра да отдаленный шелест прибоя.