И Кастанеда урок усвоил. Он его понял: «Мой интеллект мог легко отбросить его мир магии как нонсенс. Но мое тело было привлечено к его миру и образу жизни. И поскольку тело взяло верх, новый и более здоровый образ жизни был достигнут».

Собственно, это было одним из первых его прозрений — он живет и мыслит телом! Его мозг — всего лишь несамостоятельная часть того существа, которое осуществляет процесс мироощущения и мировосприятия. И это существо не заканчивается у границ его мозга и даже тела, а простирается дальше в мир. Поэтому везде, во всех книгах Кастанеды, если вы возьметесь их читать, вы сможете встретить странновато звучащие выражения, типа «мое тело испугалось», «мое тело вспомнило», «мое тело почувствовало». Кастанеда, например, понял чрезвычайную важность живота в функционировании сознания: «Та точка, где собирается второе внимание, расположена… приблизительно в полутора футах перед серединной точкой между желудком и пупком».

Я попробую пояснить, поскольку для западного человека с аналитическим складом ума это звучит более чем непривычно. Как живот может думать? Мы привыкли, что сердце перекачивает, печень фильтрует, мочевой пузырь накапливает, кишки переваривают, мозг думает, кожа чувствует, глаза видят. У каждого органа своя функция.

Мы также знаем, что разум, или рассудок, — поздняя эволюционная надстройка, которая позволяет четко отражать мир, делать прогнозы, преобразовывать природу и понимать ее совершенно особым способом — через математику, абстрактное мышление, язык… А такие понятия, как чувства, остались на пару ступенек ниже по эволюционной лестнице. Чувствовать может и лягушка, но ни у какого зверя нет того, что есть у нас, — математики, например, этого символа и высшего достижения абстрактного мышления. Мы настолько привыкли к «сиянию чистого разума», что абсолютно не замечаем одной принципиальной вещи — все наше поведение, включая сложное социальное, базируется на животности и инстинктах, управляется ими. И основы понимания абстрактных категорий тоже базируются на вполне животных, чувственных восприятиях. По-настоящему понять — это значит почувствовать!

Почему мы понимаем слова «твердый» или «красный»? Только потому, что можем это по-животному почувствовать — ощутить непосредственно. Слепой от рождения не знает, что такое красный. Он этого просто не понимает. Можно попытаться совершить обходную стратегическую операцию и отдаленно объяснить ему смысл этого слова через электромагнитные колебания и длины волн, испытывая трудности с объяснением, что есть волны и как они выглядят. Но даст ли это слепому понимание?..

Древние толтеки были принципиальными «ощущенцами» со своим путем познания. И этот путь американский антрополог честно прошел, порой больно падая и набивая шишки. Ему и вправду пришлось нелегко. Он потерял на этом свою личность (прежнюю) и свой прежний мир. У него были тяжкие затяжные депрессии и мысли о самоубийстве: «В какой-то момент моего ученичества я стал глубоко депрессивным. Я был ошеломлен ужасом, унынием и мыслями о суициде. Тогда дон Хуан предупредил меня, что это был один из трюков рассудка, чтобы удержать контроль. Он сказал, что мой рассудок заставлял мое тело чувствовать, что нет никакого смысла в жизни. Поскольку мой ум вступил в эту последнюю битву и проиграл, рассудок стал занимать надлежащее ему место, как инструмент тела». Дело в том, что в индейской парадигме рассудок (который для западного человека — всё) есть лишь небольшая часть человека — не самая главная и не самая лучшая.

Когнитивный диссонанс между тем, чему его учили с детства об устройстве мира, и тем, что ему вещал индейский колдун, буквально разрывал Кастанеду на части. Чего только ему не пришлось пережить! Его кормили наркотиками (поначалу), пугали до смерти, заставляли смотреть на блистающий полевой шпат и на огонь, поворачивали голову и держали ее в таком положении часами, подвешивали в специальном корсете к потолку. И все это были типичнейшие способы погружения человека в трансовое состояние — и испуг, и внимательное разглядывание блестящих или равномерно качающихся предметов, и сенсорная депривация, и выслушивание заунывных равномерных звуков (дон Хуан порой играл Кастанеде на особой гнусавой дудочке). Все, что с ним делали, сводилось только к одному — погружению в транс. Точнее, в разные трансовые состояния, которые маги тонко различали, как чукчи — снег.

Чем же это обернулось для мозга бедного антрополога? Раскачали ему психику. И после того как предохранительная система мозга была взломана, Кастанеду стало «уносить». Все стало для него опасным — шум летящего самолета, журчание текущей воды. Он жаловался дону Хуану, что звук самолета завораживает и уносит его. Дон Хуан, в свою очередь, предупреждал, что теперь Кастанеде нельзя приближаться к воде, поскольку его может «увлечь», и он уже «не вернется». Что значит, «не вернется»? Это значит, что он уже никогда не придет в нормальное рассудочное состояние, оставшись там — в мире глюков. А здесь это будет пускающий слюни идиот или просто труп. Кому-то слова о смертельной опасности транса могут показаться преувеличением. Однако, это так. Будучи чрезвычайно мощным, необыкновенно эффективным орудием омоложения и трансформации психики и тела, трансовые состояния столь же опасны. Их целительность — просто оборотная сторона опасности, как достоинства всегда являются продолжением недостатков. Бережливый или скупой? Смелый или трусливый? Осторожный или безрассудный? Смертельный или целительный?

Змеиный яд полезен? Зависит от применения, дозы, состояния…

Однажды дон Хуан по просьбе Карлоса решил продемонстрировать ему одну из практик древних толтеков. Это был эксперимент с зеркалом в водонепроницаемой раме и мелкой водой в ручье. Зеркало погружали в ручей на глубину нескольких сантиметров, держа его в четыре руки, после чего начинали в него особым образом всматриваться в очень напряженной неподвижной позе.

— Не фокусируй взгляда ни на чем, ни на одно мгновение, — велел дон Хуан. — Смотри внимательно, не останавливая взгляда.

Я повиновался. Я скользил взглядом по всему в пределах оправы зеркала. В моих ушах стояло странное жужжание. Дон Хуан прошептал, чтобы я сделал глазами круговое движение по часовой стрелке, если почувствую, что меня охватывает необычная сила.

Через мгновение я заметил, что зеркало отражает больше, чем только наши лица и круглую форму. Его поверхность потемнела. Появились пятнышки интенсивного фиолетового свечения. Они росли. Кроме них были здесь также пятна предельной черноты. Затем это обратилось во что-то, подобное плоской картине облачного неба лунной ночью. Внезапно вся поверхность вошла в фокус, как в кино. Новое зрелище было трехмерным, захватывающим зрелищем глубины.

Я знал, что для меня совершенно невозможно побороть ужасающую притягательность этого видения. Я начал втягиваться внутрь. Дон Хуан усиленно зашептал, чтобы я повращал глазами, спасая жизнь. Это движение сразу принесло облегчение…»

Ему действительно грозила смерть, если бы антрополога туда «утащило»? У дона Хуана в этом не было сомнений. Вот как пишет об этом сам Кастанеда:

«— Я слышал голос, говоривший мне в ухо, что я умираю, — сказал я.