- Неправда! Я не от сифилиса умер, а по-благородному – в собственной кровати. Эх, слишком рано, до пятидесяти не дотянул...

- Приступаю к оглашению приговора, - взял слово барон, разом прекратив прения. – Ну - знаете. Последний вопрос...

- Мой или ваш? – быстро переспросила Батори.

- Мой. Желаете сразу умереть или помучиться?

- Желательно, конечно, сначала помучиться.

- Позвольте мне над ней поиздеваться! – вызвался Каддафи. – Давно не упражнялся. Руки чешутся. У меня инструмент есть – вот. – Он вытащил из-за ремня короткий арабский нож-секиру с расширяющимся от ручки лезвием и загнутым концом. Поднял повыше, демонстрируя, чтобы всем было видно, в том числе летучей мыши. – Вот она, красавица джамбия. Острая, как одноразовая бритва. Верная, как первая жена. Недавно самолично наточил, будто знал. Шею перережет мягко, как по маслу пройдет. У меня к этой дамочке личные счеты.

«За недавние нападки», - добавил полковник про себя.

- Позволяю, - благосклонно промолвил Жиль.

- Подождите! – истерически выкрикнула графиня. – Сначала скажите, что с моей головой сделаете. Не хочу, чтобы футболили или того хуже - на пику сажали для всеобщего осмотра. Я не готова к демонстрации - лицо в порядок не привела, макияж не нанесла...

- Абдулле ее скормлю, - пообещал полковник, подходя к жертве.

- Нет!

- Да! – было последнее слово.

Смирившись с неизбежным, графиня больше не возмущалась.

Процедура экзекуции далее проходила в обстановке доброй воли и полного взаимопонимания палача и жертвы.

Взявшись за редковатые волосы, Каддафи наклонил вперед голову Эржбеты. Она оперлась вытянутыми руками о стол для удобства. Диктатор начал пилить шею сзади, водя туда-сюда ножом. Кровь фонтанами брызгала в стороны при каждом движении и бесполезно падала на пол. Подставлять кубок для сбора питательного нектара никто не решился, помня приказ барона о недопущении распущенного вампирского поведения при Жанне.

К удивлению, экзекутируемая не издала ни звука жалобы, хотя отпиливание длилось не менее пяти минут и выглядело болезненным. Последнее желание – помучиться – было исполнено со скрупулезной точностью. Когда голова отделилась от тела, Каддафи поднял трофей, демонстрируя идеальный срез на шее.

- Видите, как ровно отпилил? Загляденье! Качественная работа. Сразу видна рука мастера, - похвалил он себя, не скупясь на эпитеты. – Если кто-нибудь еще захочет так же искусно быть обезглавленным, становитесь в очередь. Я сегодня в настроении.

- Нет, спасибо, - отказался Генри Говард. – Не желаю иметь дела с самопровозглашенным палачом и непродезинфицированным инструментом. Предпочитаю бескровный метод. Через повешение. Или инъекцию...

- Инъекций сегодня не делаем, - сообщил барон.

- Почему?

- С одноразовыми шприцами напряженка.

- Жаль. Что с головой будете делать? – спросил Холмс, кивнув на свежеотрезанную Эржбету.

Капоне встрепенулся. Последний вопрос подействовал на него таким же сильнейшим раздражителем, как явление тореодора раненому быку. Последний выставил рога и бьет копытом от нетерпения забодать противника - с яростью, которую при ближайшем рассмотрении очень можно понять.

В качестве очередного лирического отступления рассмотрим подробнее моральную составляющую корриды - с альтернативной точки зрения, то есть со стороны ее рогатого участника. Его вышеуказанная ярость порождена крайней несправедливостью: тореро вышел на арену в чистом, ярком, расшитом стразами костюме, обтягивающем главные мужские атрибуты, а бык чем хуже? Если его приодеть, да обтянуть, да поставить на две ноги... Все коровы и даже девушки ахнули бы!

И стали бы проситься к нему в постель. За осеменением. Уж он бы не подкачал! Он же породистый бык, из семейства туров - прирожденный производитель. Свое прямое предназначение знает назубок. Не зря природа одарила его внушительным орудием для размножения, которое заметил бы даже близорукий без очков с самого верхнего зрительского ряда.

Вот чем надо сравниваться на арене человеку и животному – мужским достоинством. И нечего строить из себя героя в шляпе, тупо размахивать красной тряпкой перед носом, вызывая на скандал. Что лишний раз доказывает недалекость этих тщедушных двуногих. Давно известно - быки к цвету равнодушны. Борьба должна быть справедливой и равноправной, а не так: все - на одного, люди - на быка.

Какие они все-таки трусы! Пользуются численным и вооруженным превосходством. Унижают рогатого соперника, обескровливают, втыкая пики в загривок, заранее ставя в невыгодное положение, чтобы легче было убить.

А надо по-другому - по-гуманному и по-современному. Цивилизованно. Не измываться над безоружным животным до смерти, не проливать невинную кровь, а организовать культурно-зрелищное мероприятие: провести конкурс красоты среди быков и мужчин. Тогда будет честное соревнование, и претензий не поступит - ни от Профсоюза парнокопытных, ни от Лиги защиты матадоров. Ни от прогрессивного мирового сообщества за потакание низменным инстинктам толпы.

Только – ха! – боятся мелкие людишки конкуренции, потому что достойной кандидатуры против красавца-быка у них нет. Кто из человеческого рода может сравниться с его щедро одаренной по-мужски фигурой, потрясающей натуральной элегантностью? Тот тщедушный, узкоплечий тореодоришка, приодетый в курточку павлиньих цветов, расшитую блестяшками, как у цыганки? Не смешите! Если снять куртку и обтягивающие штаны - его в людском стаде никто не заметит.

Получается, что похвалиться-то, кроме костюма, нечем. Вот и пуляется торреро от тоски стрелами, отравленными ядом зависти к быку и алчности к мимолетной славе...

Короче, услышав про отделившуюся голову, Капоне не выдержал усидеть на месте, почуял шанс размять конечности. Забыв про опасность раскрыть место секретного пребывания, выскочил из кресла.

- Давай, Каддафи, навешивай, сейчас покажу высший класс! – крикнул Альфонсо, встав в позу вратаря, собирающегося взять пенальти: чуть присел, расставил руки-ноги. И топтался беспокойно из стороны в сторону - боком как краб.

Каддафи не отказался, был тот еще любитель футбола чужими головами. Разжал пальцы, Эржбета полетела вниз с криком ужаса:

- Не-е-е-т!

Получив от полковника добрый пинок в ухо, полетела с тем же криком к Капоне. Тот действительно показал высший пилотаж вратарского искусства – удар «скорпион»: подпрыгнул повыше, поднырнул под мяч и ударом обеих пяток отправил несчастную голову подальше от ворот... то есть от камина.

Графиня летела долго, громко причитая и жалуясь, стукнулась о стену со смачным шмяком и укатилась куда-то под мебель. Больше ее в тот день не видели.

- Аминь, - сказал Холмс.

- Аллах акбар, - сказал Каддафи.

- Ваша очередь, полковник, - сказал де Лаваль.