— Может, бросим всю ту затею? Не судьба, видно.

— Типун тебе на язык! — аж задохнулся генерал-лейтенант. — После стольких трудов и отступать?!

— Были бы деньги, сам бы издал, да нищ я! Нищ и в долгах.

После представления рукописи в адмиралтейский департамент прошло много лет. Сперва больше года мариновали её в канцелярии. Голенищев поручил отредактировать текст секретарю Аполлону Никольскому, который мнил себя великим стилистом, дважды отвергал книгу Лисянского, вынудив Юрия Фёдоровича издавать её за свой счёт. На этот раз Никольский присвоил право специального редактора по вопросам мореплавания. Логин Иванович вынужден был сам вносить коррективы в уже отредактированные части, а наблюдение за изданием поручил библиотекарю кадетского корпуса Чижову. После этого из адмиралтейского департамента пошло письмо к начальнику Морского штаба об исходатайствовании потребной суммы для напечатания 1200 экземпляров книги. От штаба на это представление никакого решения не последовало. Александр I умер, а новому царю не до «Двукратных изысканий...»

Через два года на учёном совете Беллинсгаузен попросил коллег употребить своё влияние, чтобы напечатать его труд. Для сокращения издержек он соглашался на шестисотенный тираж без всякого вознаграждения, но с единственной целью, чтобы плавание российских моряков в южных морях не сгинуло бесследно. Однако начавшаяся русско-турецкая война и последующие события снова отвлекли автора и начальство от издательских проблем.

Голенищев-Кутузов, как председатель учёного комитета, позднее опять обратился к морскому министру с посланием:

«1. Путешествие капитана Беллинсгаузена, предпринятое по повелению императора Александра Павловича именно для открытий в больших южных широтах и изысканий коль возможно ближе к Южному полюсу, единственно по сему предназначению уже особенного внимания и примечания достойно.

— Поведённое дело совершено капитаном Беллинсгаузеном без сомнения с желаемым успехом, ибо он и все служившие с ним удостоились высоких наград.

— Издание описаний его путешествия принесёт честь нашим мореплавателям, а неиздание подаст причину к заключению, будто они предписанного им не исполнили.

— Мореплаватели разных народов ежегодно простирают свои изыскания во всех несовершенно исследованных морях, и может случиться и едва ли уже не случилось, что учинённые капитаном Беллинсгаузеном обретения по неизвестности об оных послужат к чести иностранных, а не наших мореплавателей.

По всем сим причинам я предлагаю Комитету представить и просить начальника Морского штаба об исходатайствовании повеления государя издать путешествие капитана Беллинсгаузена, согласно его желанию, в шестистах экземплярах»,.

А начальником Морского штаба к тому времени стал светлейшей князь Меншиков. Он не забыл, как Беллинсгаузен его из лап смерти вытаскивал на пути в севастопольский госпиталь, да и понимал Александр Сергеевич, радея о российских достижениях, что книга эта закрепит славу русских моряков, обозначивших на картах мира известные русские имена. Выбрав момент, когда царь был в добром расположении духа, Меншиков и рассказал о хлопотах учёного комитета об издании книги Беллинсгаузена.

— Что ж они тянули? — удивлённо вскинул брови Николай.

— Денег не было.

— Так ты говоришь, наш адмирал открытые острова назвал именами россиян?

— Точно так.

Император как раз в это время занимался Кавказской войной. Он вспомнил первого главнокомандующего:

— И Ермолова не забыл?

— Как же! Самому роскошному острову в Тихом океане дал имя Алексея Петровича.

— А генерал знает об этом?

— Откуда?! Книга-то, повторяю, никак не выйдет. Да и незнаком Беллинсгаузен с Ермоловым. Частным письмом, пожалуй, не известил.

— Сколько надо?

— Тридцать восемь тысяч и пятьдесят два рубля.

Царь топнул ногой — так иногда делал вместо колокольчика. Появился дежурный генерал.

— Из средств кабинета отпустить деньги на издание книги Беллинсгаузена, — приказал он генералу и обернулся к Меншикову: — А доход обратить в пользу адмирала. По-моему, он зело бедствует с молодой-то женой.

И тут закрутилось, завертелось. Голенищев с царским-то приказом в любую дверь вламывался и не получал отказа. Первое издание вышло без всяких иллюстраций. Рисунки и карты литографировались на камне и печатались в типографии Глазунова. Только там работа задержалась. В продажу они поступили в виде приложения, объединённого в «Атлас».

К радости автора, как и предчувствовал, примешивались разочарование и стыд. По мере того как Беллинсгаузен прочитывал страницу за страницей, росло глухое раздражение на тех людей, которые приложили руку к книге. Лазарев сразу же отозвался о ней ядовито: «Всему виноват Логин Иванович Кутузов, взявшийся за издание оного; отдал в разные руки, и наконец вышло самое дурное повествование весьма любопытного и со многими опасностями сопряжённого путешествия...»

Излишние излияния верноподданешних чувств к месту и не к месту, столь несвойственные прямой натуре Беллинсгаузена, вызывали омерзение. Много было вставлено «лирики» отвратительного вкуса. Ну разве мог написать простой моряк, склонный к суховатому изложению фактов, к примеру, такие слова: «Скорый ход и темнота ночи скрыли от нас то место, которое сегодня казалось нам местом очаровательным»? Это вписывал в рукопись либо Никольский, либо сам Голенищев-Кутузов, но никак не Беллинсгаузен. И так по всей книге.

Хуже того, где-то в архивах затерялись оригиналы тетрадей обоих командиров шлюпов, а также шканечные (вахтенные) журналы, составленные ими карты, что доставит Потомкам немало трудов и забот.

Непрестанные парады, устраиваемые царём на Балтийском флоте, изматывали команды. Стоило приехать из Европы какому-нибудь значительному лицу или монарху, Николай непременно показывал ему флотские манёвры. Когда корабли выходили в море, распустив белые паруса, они, конечно, приобретали вид грозный и величественный.

Суда одним разом разворачивались, выходили к ветру или спускались от ветра, соблюдая дистанцию и строй, как гвардейцы на плацу.

Таким же манером они строились в походную колонну, расходились фронтом, обтекая предполагаемую эскадру противника, занимали наивыгоднейшее положение для стрельбы, абордажа и других эволюций.

С флагмана, где обычно находился царь со свитой, стреляли из пушек, на мачты взвивались сигнальные флаги и вымпелы разных конфигураций и цветов, по ним капитаны эскадры различали адмиральские команды, матросы, точно стая ворон, взлетали к реям, ставили паруса в то или иное положение.

На манёврах хорошо работалось, если действо происходило днём при ясной погоде. Но Николай оставался и на ночь, и в туманы, и в шторм. Тогда сигналили пушками, фонарями, мелким ружьём, фальшфейерами, колоколами, всеми способами, чтобы уберечься от банок и подводных каменьев.