земские, так и городские, были захвачены и находились почти всецело в руках либеральной оппозиции. Дворянские собрания по закону собирались лишь раз в три года, причем и в их среде во многих губерниях преобладали представители прогрессивной мысли. Корпорации врачей, адвокатов и журналистов изобиловали лицами не только радикального, но даже революционного образа мыслей, если не действий. Высказывать в их среде консервативные мысли почиталось просто непристойным и было, во всяком случае, сопряжено с полной утратой популярности и даже травлей со стороны инакомыслящих. Наконец, весьма многочисленный бюрократический слой, имевший в своих рядах людей выдающихся и могущих противопоставить доводам противной стороны многие весьма веские положения, в силу своего служебного положения в своем большинстве был лишен возможности выступать на общественной арене. Еще в большей мере это было невозможно представителям армии, этой grande muette[486], хотя в ее рядах монархисты, несомненно, преобладали. Наконец, нельзя не признать, что в то время как идеология республиканского и парламентского образа правления, равно как различных социалистических построений государства, была развита в полной мере, научно обоснованная идея монархии почти вовсе не была разработана в русской литературе. Существовали различные труды славянофилов по этому вопросу, но, во-первых, они отличались крайней туманностью и неопределенностью, что лишало возможности строить на них какие-либо конкретные предположения, а во-вторых, они относились к предшествующей эпохе и не имели в виду тех глубоких экономических изменений, которые испытала Россия за последние десятилетия, и вообще значительно устарели. К тому же отстаивать существующее, силою вещей, как всякое творение рук человеческих, изобилующее недостатками, вообще безмерно труднее, нежели восхвалять еще не осуществленные, а посему отвлеченные, совершенные теории и концепции. Отсутствие идеологии монархического принципа, наконец, события дня, тяжелые неудачи на театре Японской войны затрудняли до крайности всякую защиту существующих порядков. События эти, несомненно, обнаружили множество недочетов во всей организации работ правительства, раскрывали и другие язвы, разъедавшие весь бюрократический строй. Восхвалять его не было ни малейшей возможности. Лечения этих язв настоятельно требовали основные государственные и народные интересы. Вопрос сводился лишь к тому, как их лечить, какое применить для этого лекарство.

Правые элементы, конечно, не отрицали наличия этих язв, но полагали, что передача власти в руки народа не ослабит зла, а, наоборот, усилит. В их глазах le remede était pire que le mal[487].

Им мыслилось, что при сохранении единодержавного принципа и известных реформах, проведенных царскою властью, будут скорее и успешнее достигнуты оздоровление строя и упорядочение его управления, нежели при превращении власти в премию и яблоко раздора между состязающимися друг с другом различными политическими группировками. Нельзя сказать, что в среде русской общественности не было вообще научно образованных и вдумчивых людей, убежденных сторонников монархического принципа, но эти люди были почти все всецело втянуты в правительственный управительный аппарат, где и были поглощены своими непосредственными прямыми обязанностями. Ко всему этому надо еще прибавить, что у консерваторов до последнего времени не было видимой причины публично отстаивать свои убеждения и развивать свои взгляды. Существовавший строй, в общем, отвечал их воззрениям, и их мысли были сосредоточены на осуществлении в рамках этого строя тех конкретных реформ, которые в их представлении могли бы повысить народное благосостояние и увеличить государственную мощь. От этого зависело и отсутствие у них партийной организованности, неизменно являющейся следствием стремления либо что-либо осуществить и чего-либо еще не существуещего достигнуть, либо подвергающееся опасности отстоять и сохранить.

Но такой, по крайней мере явной, опасности монархический строй не подвергался, или, по крайней мере, опасность эта сторонниками этого строя не сознавалась. Отсутствие организованности у правых элементов общественности предопределяло и другое их свойство, а именно неумение, за отсутствием у них какого бы то ни было опыта в этом деле, объединяться в сплоченные партийной дисциплиной организации. Чужд им был, кроме того, и самый характер общественной деятельности, а необходимые для сего навыки у них в полной мере отсутствовали. Между тем нет сомнения, что успех оппозиционных партий в значительной степени зависел именно от их давней организованности; чем партии эти были левее, чем революционнее, тем они были сплоченнее, тем большей обладали партийной дисциплиной[488], тем опытнее в пропагандировании своих мыслей и в способности привлечения общественных симпатий.

Вполне понятно, что при таких условиях налетевший как будто внезапно на Россию революционный вихрь застал сторонников существующего строя в полном разброде и в первое время лишенных всяких способов оказать этому вихрю какой-либо идейный отпор. Только с возвещением 18 февраля 1905 г. об учреждении народного представительства постигли консервативные элементы общественности, что для успешного осуществления своих взглядов, для охранения России от скороспелых опытов и стремительного изменения всего ее государственного уклада они должны принять участие в общественном движении, хотя бы в неблагодарной роли апологетов существующего, а для этого должны сплотиться в политические сообщества. Однако в силу приведенных обстоятельств предпринятые в этом направлении попытки не могли отличаться ни жизненностью, ни вообще сколько-нибудь крупным значением.

В среде петербургской бюрократии первый толчок в этом направлении дал не кто иной, как Б.В.Штюрмер, бывший в то время рядовым членом Государственного совета. Почти тотчас после появления рескрипта, возлагавшего на Булыгина составление проекта положения о Государственной думе, он стал приглашать к себе на совместное обсуждение политических вопросов дня некоторых из своих коллег по Государственному совету, знакомых ему сенаторов и служащих в разных министерствах, впрочем, преимущественно в Министерстве внутренних дел. Тут были Стишинский, гр. Толь, А.Д.Зиновьев, А.П.Струков, гр. А.А.Бобринский, А.А.Ширинский-Шихматов, А.А.Киреев, А.Н.Столпаков, Д.Н.Любимов, Н.А.Павлов, а также многие перечисленные мною лица, посещавшие салон К.Ф.Головина, всего же человек 30–40. Цель Штюрмера состояла, разумеется, в составлении такого круга лиц, который мог ему содействовать для проникновения к власти, но держал он себя вполне тактично, сам почти вовсе не высказывался, а играл лишь роль радушного хозяина. Поначалу собрания эти проходили в обмене сведений и мыслей по текущим вопросам и не имели в виду образования какой-либо политической партии. Тем не менее число участников этих собраний постепенно увеличивалось и даже вызвало перенесение их к гр. Толю вследствие обширности занимаемого им помещения. Здесь, в среде собравшихся, была впервые высказана мысль об учреждении определенного правого политического союза, причем приступили к намечению тех лиц, которые могли бы составить президиум союза и выработать его политическую программу. Были при этом намечены Стишинский, Любимов, Павлов и автор этих строк, но последний не только не согласился войти в президиум, но вообще возмутился намеченным составом. «Помилуйте, — сказал я, — вы хотите образовать общественную организацию, а во главе ее намереваетесь поставить чиновников Министерства