Солдаты правительственных войск, плохо одетые, были обозлены тем, что им пришлось столько времени стынуть на холоде. Свою злобу они вымещали на пленных. Командирам с трудом удалось остановить расправы. Был создан военно-полевой суд, который милосердием тоже не отличался. По официальным данным, в Куломзине погибли при подавлении мятежа 124 человека, расстреляны по приговору суда 117 и оправданы 24. Правительственные войска потеряли 24 человека убитыми, погибло также семь человек из состава Чехословацкого корпуса.[1031]

Колесики правительственного механизма двигаются независимо друг от друга, но часто их движение фатальным образом совпадает или не совпадает.

22 декабря верховный правитель издал приказ, в котором благодарил войска, участвовавшие в подавлении мятежа. Тех же, кто принимал в нём участие или был к нему причастен, предписывал предать военно-полевому суду.[1032] Кто мог подумать, что на основании последнего пункта, если его толковать очень расширительно, к военно-полевому суду можно притянуть кого угодно?

В тот же день, 22 декабря, в омскую тюрьму явился прокурор, который вёл дело об арестованных в Уфе учредиловцах. Он, наконец, пришёл к выводу о их невиновности и хотел выпустить их на свободу. Но оказалось, что ночью их уже освободили мятежники.[1033]

В этот же день на улицах Омска был расклеен приказ начальника омского гарнизона генерала В. В. Бржезовского о том, что все арестанты, покинувшие минувшей ночью тюрьму, должны в неё вернуться. Вернувшимся добровольно гарантировалась безопасность, так как побег признавался вынужденным. Не явившихся могли расстрелять на месте поимки. Такая же кара грозила хозяевам их квартир.[1034]

Кое-кто из покинувших тюрьму предпочёл скрыться. Но некоторые к вечеру вернулись. А другие были задержаны милицией на улицах и тоже оказались в тюрьме. В числе последних были Г. Н. Саров, редактор уфимской газеты «Народ», и Е. Маевский (В. А. Гутовский), редактор челябинской газеты «Власть народа». Последний из них, меньшевик, был известным петербургским журналистом. Взявшись редактировать «Власть народа», он превратил этот жёлтый провинциальный листок в серьёзную политическую газету. Переворот 18 ноября он не признал. Осложнились его отношения с военной цензурой и вообще с военными властями. Он был арестован и приговорён военным судом к трём месяцам тюрьмы.[1035]

Вечером 22 декабря, в соответствии с приказом верховного правителя, был образован военно-полевой суд. Председателем был назначен В. Д. Иванов, строевой генерал, не имевший никакого понятия о порядке производства судебных дел. К тому же, как он потом сам говорил, это была его вторая бессонная ночь. Он очень устал, был ранен и контужен в голову. Два других члена суда, полковник Попов и солдат Галинин, никакой роли фактически не играли.[1036] По замыслу устроителей, действия суда должны были направляться и контролироваться дежурным адъютантом комендатуры поручиком Н. А. Черченко. Он докладывал председателю суда, кто в чём виноват, доставляя эти сведения из тюрьмы вместе с заключёнными, а потом отчитывался о ходе дел перед начальником гарнизона генералом Бржезовским и комендантом города полковником Бобовым.

В три часа ночи с 22 на 23 декабря в омскую тюрьму явились поручики Черченко и Барташевский. Первый из них принёс записку от председателя суда с просьбой выдать трёх обвиняемых (без указания фамилий). Другой, 20-летний Феофил Барташевский из отряда Красильникова, привёл с собой пехотный конвой. Офицеры потребовали выдать им матроса Бачурина, красного командира, Винтера, коменданта тюрьмы при красных, и Маевского. Затем, углубившись в списки, офицеры назвали также большевиков Руденко, Фатеева и Жарова. Начальник тюрьмы, только что назначенный, незнакомый со всеми формальностями, выдал всех шестерых, взяв только расписку с Барташевского. Заключённые ушли под конвоем и больше в тюрьму не возвращались.[1037]

Через час в тюрьму явился капитан П. М. Рубцов, начальник унтер-офицерской школы. Его сопровождал довольно сильный конвой. У него не было никакой записки, но, ссылаясь на «личное приказание верховного правителя», он потребовал выдачи И. И. Кириенко, видного меньшевика, члена II Думы, а также И. И. Девятова, известного эсера, считавшегося членом Учредительного собрания, хотя по спискам он там не числился.[1038] Оба были приведены, но Рубцов почему-то медлил.

Через некоторое время к тюрьме подошла партия арестованных в числе 44 человек. Это были участники мятежа, выловленные днём. Конвоиры спросили начальника тюрьмы. Рубцов, назвавшись таковым, взял у них список, просмотрел его, присоединил к партии Кириенко и Девятова и приказал одному из своих офицеров всех увести. После этого он оставался в тюрьме до тех пор, пока офицер не вернулся и не доложил, что приказ исполнен.[1039]

Едва ушёл Рубцов, как в тюрьму вновь явился Барташевский. Не имея никакой бумаги, он, ссылаясь на личный приказ верховного правителя, потребовал Девятова, Кириенко и Попова. Начальник тюрьмы объяснил, что первых двух уже увели, а большевик К. А. Попов, бывший председатель Омского совдепа, лежит в тифозном бараке. От общения с тифозным поручик уклонился. Он позвонил куда-то по телефону, взял список заключённых и выбрал членов Учредительного собрания Фомина, Брудерера, Марковецкого, Барсова, Сарова, Локтева, Лиссау и фон Мекка. Относительно последнего начальник тюрьмы впоследствии признал, что вышла ошибка – он не был членом Учредительного собрания. В действительности же из всей восьмёрки членом Учредительного собрания был только Н. В. Фомин, видный эсер и кооператор. Среди «учредиловцев», собравшихся в Самаре, потом переехавших в Екатеринбург, а оттуда в Уфу, как видно, было много самозванцев (надо же было поскорее составить кворум). Потом это сыграло роковую роль в их судьбе, ибо Барташевский был уверен, что уводит «учредиловцев». Никто из уведённых в тюрьму возвращён не был.[1040]

Родственники и близкие исчезнувших людей заволновались и забегали уже на следующий день. В тюрьме им объяснили, что люди были отправлены в суд. Там ничего определённого не сообщали. Н. В. Фомина, жена члена Учредительного собрания, через министра юстиции сумела довести случившееся до сведения верховного правителя. Колчак потребовал от председателя суда дела членов Учредительного собрания. Из суда сообщили, что эти дела к ним ещё не поступали. Стало ясно, что люди убиты. Колчак приказал главному военному прокурору полковнику Кузнецову начать дознание. Одновременно было начато следствие и прокурором Омского окружного суда В. Н. Казаковым. Начальнику гарнизона Бржезовскому Колчак послал записку с просьбой оказывать всяческое содействие Фоминой в розыске тела убитого мужа.[1041]