стыдно и больно при этой мысли! Вот почему, вопреки велению долга, на сей раз я с вами не еду! А вам, господин, коль скоро вы покинули своих близких, остались в столице и здесь живете, разумеется, придется поехать! Путь предстоит вам дальний, нелегкий; поистине это меня тревожит… Но если бы вы собрались в поход на врага, тогда и говорить нечего — я был бы в боевом строю рядом с вами — нет, даже впереди вас! Однако на сей раз никакая опасность вам не грозит, даже если меня не будет рядом. А коли князь Ёритомо обо мне спросит, скажите: «Он болен!»

Так отвечал Мунэкиё, и все самураи с сердцем и совестью, растроганные его речами, пролили слезы. Сам дайнагон тоже был взволнован его словами, но отказаться от поездки все же не мог и, хоть в душе, наверное, испытывал стыд, собрался в дорогу.

На шестнадцатый день той же луны прибыл он в Камакуру. Князь Ёритомо принял его тотчас же.

— А Мунэкиё прибыл с вами? — прежде всего спросил он.

Когда же дайнагон ответил: «К несчастью, он заболел и не смог приехать…» — князь воскликнул:

— Как же так, чем он болен? Нет, это неспроста, у него, наверное, что-то есть на уме… В минувшие годы, когда я был вверен его охране, он так заботливо ко мне относился! Я до сих пор помню об этом! Я был уверен, что он тоже приедет с вами… Мне так хотелось поскорее его увидеть! Я с нетерпением ожидал нашей встречи!

Князь Ёритомо заранее приготовил для Мунэкиё множество самых разнообразных подарков — дарственные грамоты, коней, доспехи; по его примеру все владетельные самураи, соревнуясь друг с другом в щедрости, тоже готовились одарить Мунэкиё, но, ко всеобщему разочарованию, он так и не прибыл.

В девятый день шестой луны дайнагон собрался назад, в столицу.

— Погостите еще немного! — уговаривал его князь Ёритомо, но дайнагон ответил:

— Меня, наверное, уже заждались в столице! — И поспешно пустился в обратный путь.

Князь Ёритомо обратился к государю-иноку с посланием, в котором просил возвратить дайнагону его личные и жалованные угодья, а также вернуть прежнее звание дайнагона. Он подарил гостю тридцать оседланных и тридцать неоседланных коней, а также тридцать сундуков, полных перьев, золота и свитков окрашенного и некрашеного шелка. Видя любезный прием, оказанный дайнагону, все знатные самураи тоже наперебой поспешили одарить его разными подношениями; одних лошадей он получил целых три сотни, так что не только сохранил жизнь, но и возвратился в столицу с немалой прибылью!

В восемнадцатый день той же луны самураи, уроженцы земель Ига и Исэ, вторглись в край Оми под водительством Садацугу Хироты, дяди Садаёси, правителя земли Хиго. Но родичи Минамото, с давних времен осевшие в краю Оми, выступили навстречу, завязалось сражение, и воины Иги и Исэ, разбитые наголову, вскоре все до одного обратились в бегство. Потомственные вассалы Тайра, они служили своим господам на протяжении четырех поколений и не забыли прошлых благодеяний. Такая верность была прекрасна, но, дерзновенно поднявшись на битву с врагом, они, увы, переоценили свои слабые силы… «Три дня Тайра» — так назвали это сражение.

Меж тем супруга князя Корэмори, давно уже не имея вестей от мужа, не находила себе места от беспокойства, тревожась, что с ним случилось.

«Пусть всего лишь раз в месяц, но ведь раньше весточки приходили!» — думала она и по-прежнему ждала писем; однако миновала весна, на исходе было уже и лето. Услышав толки, будто князь покинул Ясиму, она так встревожилась, что решила во что бы то ни стало послать туда человека. Долго не возвращался посланец, а тем временем лето прошло, настала осень. Наконец на исходе седьмой луны посланец вернулся в столицу. «Ну что там? Что?» — приступила к нему с расспросами госпожа.

— Пятнадцатого дня минувшей третьей луны, на рассвете, — отвечал посланец, — князь покинул Ясиму и отправился на святую вершину Коя. Там он принял постриг, оттуда пошел в Кумано и, вознеся ревностные молитвы, утопился на взморье Нати. Так поведал мне его слуга Такэсато, который до последнего мига оставался при господине!

— Вот оно что! — промолвила госпожа, услышав эти слова. — То-то я думала — странно, что нет от него известий! — И, закрыв лицо покрывалом, упала наземь.

Дети, мальчик и девочка, тоже горевали и плакали.

— Теперь уже не надо так сокрушаться! — сквозь слезы сказала кормилица юного господина. — Он давно хотел смерти. Ужасно, если бы его взяли в плен и привезли в столицу, как князя Сигэхиру! А он сумел избегнуть такой злой доли, стал монахом на святой вершине Коя, побывал и в Кумано, успел помолиться о своей будущей жизни и встретил свой смертный час с верой в сердце! Это нам радость и утешение в сей скорбный час! Успокойтесь же сердцем и лелейте ваших детей хоть в расщелине скалы, хоть в лесных дебрях! Вот о чем теперь надлежит вам думать! — так утешала она госпожу, но та, вовсе не внемля ее словам, казалось, вот-вот готова расстаться с жизнью.

Вскоре она приняла постриг, возносила молитвы Будде, как предписывали обряды, и молилась за упокой души усопшего мужа.

14

Фудзито

Когда князь Ёритомо в Камакуре услыхал, что Корэмори утопился, он воскликнул:

— О жалость! Если бы он с открытой душой сдался на мою милость, я, конечно, смог бы сохранить ему жизнь! О его покойном отце, князе Сигэмори, я всегда вспоминаю с благоговением. Ведь это он по поручению госпожи монахини Икэ-дзэнни упросил своего отца заменить мне казнь ссылкой… Я всецело обязан ему этим благодеянием! Разве мыслимо забыть подобную милость? Оттого и к судьбе его сыновей я никак не могу отнестись равнодушно. А уж тем паче, коль скоро Корэмори постригся в монахи, сохранить ему жизнь было бы и вовсе не трудно!

С тех самых пор, как Тайра вернулись в край Сануки, в крепость Ясиму известия приходили одно хуже другого. «С востока идет против нас новое войско, — гласила очередная новость, — воинов там много — десятки тысяч! Они уже прибыли в столицу и теперь движутся сюда, чтобы разгромить нас!» А то вдруг доносилась другая весть: «Самураи кланов Мацура, Хэсуги и Усуки, на острове Кюсю, сговорились между собой и теперь все вместе идут против нас походом!» Эти слухи рождали в душе тревогу, заставляли сердца сжиматься от страха. Совсем недавно, в битве при Ити-но-тани, погибли многие отпрыски дома Тайра, пали в бою многие славные