и человеческим сердцем самого доброго язычника. Все отдать, всем пожертвовать, возненавидеть свою жизнь в мире, распяться со Христом, отказаться от всей почти культуры, созданной веками, – все это было неизмеримо труднее, чем поклониться новому Богу, все это должно было казаться безумием, а не светом жизни. Здесь источник такого отношения к евангельскому идеалу жизни в истории христианского общества, когда евангельский идеал был сознательно или бессознательно отнесен в бесконечную высь неба, а от новой религии потребовала жизнь самого решительного компромисса, вплоть до освящения всех почти форм языческого быта, совершенно независимо от их соответствия духу и букве Евангелия». Экземплярский принимал те положения толстовского учения, которые не противоречили православию, в том числе идею «заражения добром», изначально доброй сущности всех людей и непротивления злу. У Булгакова же проповедь Иешуа Га-Ноцри о добрых людях приводит Понтия Пилата к убийству Иуды из Кириафа. У Толстого в «Войне и мире» (1863–1869) славившийся своею жестокостью маршал Луи Никола Даву (1770–1823) во время допроса почувствовал в Пьере Безухове человека, как и он сам, и это невольное сочувствие, установившаяся между ними человеческая связь избавила арестанта от расстрела. В «Мастере и Маргарите» такое же сочувствие к Иешуа испытывает Пилат, но это не мешает прокуратору отправить Иешуа на казнь.

У Булгакова, как и у В.И. Экземплярского, Га-Ноцри принимают за безумца, а не за носителя света жизни. Автор «Старчества» прославлял тех, что достигли евангельского идеала в монашестве, удалившихся в пустыни, что «презрели мир до конца и всю свою жизнь посвятили исканию Царства Божия и правды Его на земле». Экземплярский цитировал слова аввы Дорофея своему ученику: «Не скорби, тебе не о чем беспокоиться; каждый продавший себя в послушание отцам имеет такое беспечалие и покой». Булгаков еще в 1923 г. в фельетоне «Киев-город» с грустной иронией вспоминал те легендарные времена, окончившиеся в 1917 г., «когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное, юное поколение». В последнем булгаковском романе Мастеру и Маргарите приходится «продавать себя в послушание» не святым старцам, а дьяволу Воланду, чтобы вновь обрести «беспечалие и покой».

Интересно, что метания Б. по вопросу веры сочетались с симпатиями ее и ее мужа к революции. Первая жена Булгакова, Т.Н. Лаппа, вспоминала, что в 1916 г., когда она собиралась к мужу в госпиталь на Юго-Западный фронт, Б. дала ей пачку революционных листовок для распространения среди солдат. Булгаков, когда узнал, эту затею не одобрил, и прокламации были сожжены в печке.

Б. была одной из первых, кому Михаил признался в своем намерении стать писателем. 28 декабря 1912 г. она записала в дневнике: «Хорошую мне вещь показывал сегодня Миша (свои литературные наброски-замыслы) – хорошо и удивительно интересно!.. Миша хорошо пишет». К этой записи 8 декабря 1960 г. Б. сделала следующее примечание: «В этот вечер старший брат прочел сестре свои первые литературные наброски-замыслы и сказал: «Вот увидишь, я буду писателем». Б. с юности испытывала тягу к литературе, училась на филологическом факультете. В ее дневниковой записи от 8 января 1913 г. мы находим характеристику булгаковской речи: «Смесь остроумных анекдотов, метких резких слов, парадоксов и каламбуров в Мишином разговоре; переход этой манеры говорить ко мне… Мишины красивые оригинальные проповеди».

И в последующие годы В. оставалась среди сестер и братьев едва ли не самым близким Булгакову человеком. 3 октября 1917 г. он писал ей из Вязьмы: «Вообще обращаюсь к тебе с просьбой – пиши, если только у тебя есть время на это, почаще мне. Для меня письма близких в это время представляют большое утешение». А в апреле 1921 г. Булгаков, размышлявший о возможной эмиграции, сообщал сестре из Владикавказа: «Посылаю кой-какие вырезки и программы… Если я уеду и не увидимся, – на память обо мне». Осенью 1921 г. муж Б. А.М. Земский приютил Булгакова в их квартире № 50 в доме № 10 по Б. Садовой (см.: Нехорошая квартира). В связи с предстоящим приездом брата Б. из Киева писала супругу в Москву 23 сентября 1921 г.: «А новая комбинация с мукой такая: у Миши с Тасей (Т.Н. Лаппа. – Б. С.) ничего нет, и как они будут жить в Москве, пока Михаил устроится, я не представляю. Приходится поэтому отдать им половину того, что мы получили от мамы (ржаной муки). Мама тоже сторонница этой комбинации…» В январе 1922 г. Булгаков побуждал Б. отправить из Киева несколько корреспонденций в «Торгово-Промышленный Вестник», где заведовал хроникой, однако к концу месяца это издание потерпело крах. Весной 1923 г. Булгаков сообщал Б., уже вернувшейся к тому времени вместе с А.М. Земским в Москву: «Живу я, как сволочь – больной и всеми брошенный. Я к Вам не показываюсь потому, что срочно дописываю 1‐ую часть романа; называется она «Желтый прапор» (ранняя редакция «Белой гвардии». – Б. С.)». 26 ноября 1926 г. Булгаков стал крестным отцом младшей дочери Б. Елены, о чем сохранилась его записка Б. от 24 ноября 1926 г.: «Милая Надя, Буду крестить. В пятницу (26‐го) в 12 ч. дня жду Лелю (Е.А. Булгакову, которая была крестной матерью. – Б. С.)». В феврале и октябре 1927 г. брат доставал Б. билеты на «Дни Турбиных», а 3 марта 1928 г. специальной запиской известил ее о том, что скоро будет читать «Бег».

В 1931 г. А.М. Земский был арестован по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности и после нескольких месяцев пребывания в Бутырской тюрьме отправлен в ссылку на 5 лет. Ее Андрей Михайлович отбывал сначала в Красноярске, а затем в Кзыл-Орде, где работал типографским корректором. Б. в связи с этим была снята с должности директора школы в центре Москвы, лишилась служебной жилплощади и была выселена с двумя детьми на окраину, в Ростокино, где жила в бараке. В ноябре 1934 г. Земскому, которого жена дважды навещала в ссылке, было разрешено вернуться в Москву. Надежда Афанасьевна считала, что это – заслуга литературоведа и критика Исаака Марковича Нусинова (1889–1950), одного из ревностных гонителей Булгакова. Нусинов по ее просьбе будто бы добился прием у заместителя прокурора СССР Андрея Януарьевича Вышинского (1883–1954) и сумел передать ему прошение о пересмотре дела Земского.

Б. была дружна со второй булгаковской женой, Л.Е. Белозерской, однако с третьей женой писателя, Е.С. Булгаковой, отношения не сложились. Возможно, поэтому Булгаков не пришел на первые, последовавшие за его браком с Е.С. Булгаковой именины сестры. Брат послал ей 1 октября 1933 г. специальное письмо с извинениями со ссылкой на нездоровье и просьбой не сердиться на то, что «редко даю знать о себе», а также 100 рублей ее детям. Е.С. Булгакова в своем дневнике отзывалась о Б. достаточно нелестно. Так,