— Мы не увидали индисских анналов, — сказал Фрасист Богх, гуляя с Шари и У Паньли вдоль берегов потока.

— Мы их не можем видеть, когда… пока нас было двенадцать, — ответил Шари. — Мы сами были индисскими анналами. Но я вас приглашаю наведываться в них каждого самого по себе. Они действительно того стоят.

— Мне это не совсем понятно, — заметил У Паньли. — Они не могут быть и там, и здесь…

— Мы все и здесь, и там…

Ответ показался У Паньли интересным, поскольку предлагал ему дорогу, которой стоило пройти и загадку, которою стоило разгадать. Жители левантийских миров вообще возводили загадки в ранг искусства.

На четвертый день в сумерки они расстались. На Матери-Земле остались только Афикит, Йелль и Жек. Прежде чем влиться в эфирные коридоры и отправиться каждый навстречу своей судьбе, они долго обнимались и давали торжественные обещания встретиться снова. Тау Фраим прижался к Найакит с такой силой, что у нее на шее остались синяки.

На рассвете седьмого дня Афикит обнаружила, что рядом с кустом безумца стоит новый куст, куст с красными цветами — красными, как кровь Тиксу, красными, как жертвенная кровь.

*

Йелль с Жеком рады были вновь увидеть деревню в Гимлаях. Они смешались с потоком людей как безымянные паломники, но вместо того, чтобы направиться к двум кустам с вечными цветами, пошли по небольшой тропинке, которая вела к ручью, а затем дальше — к первым предгорьям массива. Зима только что закончилась, и на траве и зарослях все еще лежал ажурный снежный покров.

Они нашли Афикит на обычном месте, перед пещерой безумца. Ее золотистые волосы пересыпало серебром, но, казалось, с возрастом она становилась все прекраснее. Она держалась подальше от непрекращающихся паломничеств, организованных транспортными компаниями миров Центра и Окраин. Питалась Афикит дикими фруктами и припасами, оставляемыми паломниками в окрестностях деревни. Паломники принимали ее за набожную чудачку, удалившуюся на Мать-Землю, чтобы посвятить себя религии воителей безмолвия. Как удивились бы они, узнав, что это Найя Фикит, легендарная спутница Шри Лумпы. И зимой, и летом она всегда носила одно и то же шерстяное платье, перетянутое на талии сплетенными ветками.

— Мама, — крикнула Йелль, чтобы привлечь ее внимание.

И когда мать повернула голову в ее сторону, она передала ей свою двухмесячную дочь Абаэлль.

Афикит взяла девочку на руки, долго смотрела на нее, погладила по лобику, взяла ее маленькую ручку в свою, перецеловала пальчики, напевая старую сиракузянскую считалочку.

Потом она взглянула на Йелль, увидела, что та превратилась в цветущую женщину, что она все больше и больше походила на Тиксу, что она, похоже, была счастлива с Жеком Ат-Скином, что бы «счастье» ни означало для кого-то вроде нее. На безымянном пальце ее правой руки сиял джулианский кориндон.

— Ее зовут Абаэлль, — сказала Йелле. — Я ее родила как можно скорее: я знала, что ты захочешь увидеть своего потомка до того, как уйдешь.

— Я могу уходить спокойно: у меня очень красивое потомство. Где вы живете?

— В провале на Платонии, — ответил Жек. — Пока что…

Теперь он вымахал в более чем двухметрового гиганта, и жена казалась рядом с ним крошечной. Его круглое лицо выражало безмерную доброту — незаменимейшее качество для постоянной жизни бок о бок с Йеллью.

— Будете заводить еще детей? — спросила Афикит.

— Одного хватит! — воскликнула Йелль.

— Вы видели других товарищей по дэва?

— Мы регулярно навещаем Сан-Франциско и Феникс, они поселились на ледяном мире, где построили великолепный город. У них родились близнецы, и Феникс опять беременна. Мы снова повидали У Паньли и его жену Катьяж, они живут на Шестом кольце Сбарао. У Паньли открыл там школу Кхи, и у них трое детей. Мы знаем, что Фрасист и Гэ отправились в долгое путешествие. Что касается Шари, Оники и их детей, то ты их видишь чаще, чем мы.

— Тау Фраим совсем вырос, — сказала Афикит. — Скоро он будет готов заменить горного безумца и стать бессмертным хранителем анналов человечества.

Через час она с необычайной серьезностью попрощалась с ними. Она не стала спускаться в деревню паломников или вулкан Исход, она спокойно поднималась по крутым склонам Гимлаев. Афикит ни разу не обернулась. Заснеженные вершины поглотили ее хрупкую фигурку.

— Мы больше никогда ее не увидим, — прошептала Йелль. — Она ушла, чтобы присоединиться к моему папе. У нашей дочери так и не будет бабушки…

Жек нежно поцеловал жену.

— Мы будем ее любить за четверых, ма Ат-Скин!

На следующий день паломники обнаружили рядом с двумя кустами — с сияющими цветами и с цветами красными — третий куст. Его цветы, тоже вечные, были чистейшего белого цвета, самого яркого из всех, что приходилось видеть человеческому глазу.

*

К Шри Ампре — старик имел обыкновение каждую ночь взбираться на холм, который он звал Арратаном, чтобы понаблюдать за звездным небом, — застенчиво приблизился молодой человек.

Молодой человек происходил с Сиракузы, о чем свидетельствовала одежда: прошло более тридцати лет с тех пор, как сиракузяне отказались от облеганов и вместо них носили нечто вроде нательного белья, которое доходило до шеи, но оставляло свободными голову и прическу.

— Я Мессаудин Джу-Пьет, — сказал молодой человек. — Заканчиваю образование и работаю над диссертацией о воителях безмолвия и связанных с ними легендах. Вы не дадите мне интервью?

— Я слыхал о вас раньше, — отвечал Шри Ампра. — Вы слишком скромничаете, говоря о себе как о школяре. Ваши заслуги уже общеизвестны: вас называют величайшим поэтом первого постимперского периода… блестящим, обаятельным. Любимец дам, источник беспокойства для мессиров! Не думайте, что мы на Неоропе отрезаны от остальной вселенной!

Молодой человек поклонился, словно отдавая должное уважение проницательности своего собеседника.

— Моя очередь поделиться с вами кое-какими слухами: говорят, что вы знали Шри Лумпу и что вы единственный человек, который исследовал Гипонерос. Правда ли это?

— Эти два слуха связаны: я знавал Шри Лумпу на планете, которая (как я не вполне уверен) могла быть Гипонеросом. Мне больше двухсот лет, молодой человек, и смерть за мной все еще не приходит…

Глаза Мессаудина Джу-Пьета сияли в неоропейской ночи. Он не чувствовал надобности в своем маленьком голорекордере: этот разговор никогда не сотрется из его головы.

— Меня инициировал антрой сам Шри Лумпа, — продолжал Шри Ампра. — Я говорю не об этих карикатурах на инициацию, устраиваемых всякими фальшивыми воинами безмолвия, этими придурками, дэвическими жрецами, — тут он сплюнул на землю, — но о реальной передаче непередаваемого: древней вибрации, звука жизни.

— Меня-то инициировал жрец дэвической религии, — с досадой признался Мессаудин Джу-Пьет.