Позже ему не раз вспоминались первые два наблюдения, сделанные им в Заславеке.

Прежде всего он увидел неподалеку от кухни конуру, а перед нею, на цепи, собаку, которая, приметив чужого, начала лаять, выть и метаться, как бешеная. Разглядев, что глаза у собаки при этом веселые и она виляет хвостом, Вокульский погладил ее; это сразу расположило свирепую зверюгу к гостю, и она уже не хотела отпускать его от себя. Она взвизгивала, хватала его за полы, опрокидывалась на спину, как бы добиваясь, чтобы ее приласкали или хотя бы побыли с нею.

«Вот странная цепная собака», — подумал Вокульский.

В эту минуту из кухни появилось новое чудо: толстый старик работник, поперек себя шире. Вокульский, еще ни разу в жизни не встречавший толстого мужика, заговорил с ним.

— Зачем вы держите эту собаку на цепи?

— А чтоб злая была и не пускала в дом воров, — отвечал мужик, улыбаясь.

— Так почему бы вам не взять злого цепного пса?

— А наша барыня не станет держать злую животину. У нас пес и тот должен быть ласковый.

— А вы, отец, что тут делаете?

— Пасечник я. Прежде землю пахал, да вол ребро покалечил, так барыня послала меня на пасеку.

— И хорошо вам?

— Поначалу тошно было без работы, а потом привык, ничего.

Простившись с мужиком, Вокульский свернул к парку и долго прогуливался по липовой аллее, ни о чем не думая. Он чуствовал, как все, что тяготило его и отравляло мозг, — сумятица Парижа, шум Варшавы, гудение железной дороги, — все волнения, все пережитые горести теперь словно испарились. Если бы его спросили: «Что такое деревня?» — он ответил бы: «Тишина».

Вдруг он услышал позади быстрые шаги. Его догонял Охоцкий, который нес на плече две удочки.

— Панны Фелиции здесь не было? — спросил он. — Мы условились в половине третьего вместе пойти на рыбную ловлю… Ну, да женская аккуратность известна! Может, и вы отправитесь с нами? Нет, не хочется? Так не сразиться ли вам со Старским в пикет? Он всегда готов, если только нет партнеров для преферанса.

— А что здесь делает пан Старский?

— Как что? Живет у своей двоюродной бабки и крестной, председательши Заславской, а в настоящий момент горюет, что наверняка не получит от нее в наследство поместья. Лакомый кусочек, около трех тысяч рублей. Но председательша предпочитает оказать поддержку подкидышам, а не казино в Монако. Бедный мальчик!

— А чем ему плохо?

— Ну, как же! С бабкой дело провалилось, с Казей сорвалось — впору хоть пулю себе в лоб пустить! Надо вам сказать, — продолжал Охоцкий, поправляя удочки, — что Вонсовская, будучи барышней, питала к Старскому слабость. Казик и Казя — подходящая парочка, а? Кажется, именно по этому поводу пани Казя и пожаловала сюда три недели назад (а после мужа ей достался изрядный куш, пожалуй не меньше, чем у председательши!). Несколько дней они даже как будто ладили, и Казик в счет будущего приданого успел выдать ростовщику новый вексель, как вдруг… все расклеилось… Вонсовская прямо издевается над ним, а он делает вид, будто все в порядке. Словом, плохо дело! Придется ему отказаться от путешествий и осесть в своем жалком именьице, пока не умрет дядюшка; у того, правда, давно уже камни в печени.

— А что пан Старский делал до сих пор?

— Ну, прежде всего он делал долги. Немножко поигрывал в карты, немножко ездил по свету (по-моему, преимущественно по парижским и лондонским кабачкам, в этот его Китай я не очень-то верю), но главным образом занимался совращением молодых дам. В этом деле он просто виртуоз и заслужил уже такую прочную репутацию, что замужние дамы и не пытаются устоять перед ним, а барышни верят, что стоит Старскому поухаживать за какой-нибудь девушкой, и она тот же час выскочит замуж. Чем плохое занятие? Не хуже многих других…

— Конечно, — подтвердил Вокульский, несколько успокоившись насчет соперника. «Такому не соблазнить панну Изабеллу…»

Они дошли до конца парка; за оградой виднелся ряд каменных строений.

— Поглядите-ка, что за оригинальная женщина наша председательша! — сказал Охоцкий. — Видите вот те дворцы? Все это — помещения для прислуги. А вон там — приют для мужицких детей, их тут штук тридцать; целый день они играют, умытые и одетые, как барчуки… А вон тот домик — богадельня; там сейчас четверо стариков, они заполняют свой досуг тем, что чистят волос, которым набивают тюфяки для гостей. Где только я не побывал у нас в стране — и всюду видел, что батраки живут, как свиньи, а их дети копошатся в грязи, как поросята… Когда я впервые попал сюда, то глазам своим не поверил. Мне казалось, что я очутился на острове Утопии[39]либо открыл страницу скучного нравоучительного романа, в котором автор описывает, какими должны быть помещики, но какими они никогда не будут. Эта старушка внушает мне уважение… А посмотрели бы вы, какая у нее библиотека, что она читает!.. Я остолбенел, когда она однажды попросила меня разъяснить ей некоторые положения теории эволюции, — она не приемлет ее только потому, что теория эта выдвигает в качестве основного закона природы борьбу за существование.

В конце аллеи показалась панна Фелиция.

— Что же, пойдемте, пан Юлиан? — спросила она Охоцкого.

— Пойдем, и пан Вокульский с нами.

— Да-а-а-а? — удивилась девушка.

— Это будет вам неприятно? — спросил Вокульский.

— Нет, почему же… только я думала, что вам интереснее проводить время с пани Вонсовской.

— Панна Фелиция, голубушка! — воскликнул Охоцкий, — только, пожалуйста, не притворяйтесь язвительной: все равно у вас ничего не получится.

Девушка надулась и, обогнав своих спутников, пошла по направлению к пруду; мужчины последовали за нею. Удили они до пяти часов пополудни, на самом солнцепеке, а день был жаркий. Охоцкий поймал двухдюймового пескаря, а панна Фелиция оборвала кружево на рукаве. В результате между ними разгорелся спор о том, кто хуже: барышни, не имеющие понятия, как надо держать удочку, или молодые люди, не умеющие ни минуты посидеть молча.

Примирил их только гонг, сзывающий гостей к обеду.

После обеда барон удалился в свою комнату (в эти часы он неизменно страдал мигренью); а остальным предстояло собраться в беседке, куда обычно подавали фрукты.

Вокульский пришел туда через полчаса. Он думал, что окажется первым, между тем застал в сборе все дамское общество, внимательно слушавшее рассуждения Старского. Тот сидел, развалясь в березовом кресле, и, с небрежным видом похлопывая хлыстиком по носку своего башмака, говорил:

— Все супружеские союзы, сыгравшие какую-нибудь роль в истории, были отнюдь не браками по любви, а браками по расчету. Что знали бы сейчас потомки о Ядвиге или о Марии Лещинской[40], если б эти дамы в свое время не решились сделать разумный выбор? Чем был бы Стефан Баторий[41]или Наполеон Первый, если бы они не женились на влиятельных женщинах? Супружество — акт слишком значительный, чтобы, вступая в него, слушаться только голоса сердца. Это не поэтическое слияние двух душ, а событие, имеющее важные последствия для многих лиц и многих дел. Допустим, я сегодня женюсь на горничной или даже на гувернантке и завтра же лишусь доступа в свой круг. Никто не станет справляться о температуре моих чуств, зато каждый спросит: на какие доходы он будет содержать семью и кого он вводит в свой дом?