— Да, я вас слушаю, — пролепетала официантка.

— Принеси сюда бутылку самой — ик! — убойной водки… Быстрее.

Способная официантка выполнила свою работу, получив от Валентины на чай.

12

Каждый живой организм по-своему переносит заразу. У одних может кружиться голова. Другие едва могут ходить и отлеживаются на диване, ожидая помощи Божей и жену, регулярно пополняющую запасы лекарств в домашней аптечке и разбирающуюся в них так, как айтишник — в программном коде. У некоторых отнимаются или загнивают конечности. В таких случаях помогает только вмешательство хирургов. Потеря зрения, слуха, обоняния — тоже не редкие симптомы. Кто-то отделывается парой бессонных ночей.

Зараза, передающаяся половым путем, как ВИЧ или сифилис, или попаданием в кровь через открытую рану, может свести с ума потенциального носителя, а может и убить мучительной смертью. Гниение мозга неспособного — не редкий случай.

Многие врачи этого мира до сих пор изучают частицы невербующихся, отторгающих мрачную кровь. А ведь именно таким образом происходит отсеивание естественным путем. Такие солдаты не нужны моей армии. Мрачная кровь из тех, кого Авария называл неспособными, делает моими подданными. Достаточно одной капли, но больше — лучше. Надежнее.

Неспособные вроде Валентины могут догадываться, что что-то в их жизни изменилось, но принимают это как должное, как собственный выбор. Из неспособных моя мрачная кровь способных не сделает. Они не могут общаться ни с одной категорией прагм, названных Аварией, но они гораздо лучше способных. Питаться ими мы не можем, а вот управлять — запросто. Они — лишь расходный материал в свершении миссии.

На способных злых прагм мрачная кровь не расходуется, как и на добрых, но в качестве исключения, в качестве устранения угрозы, заразу следует занести в организм. В большинстве случаев добрые прагмы из своих способных выбивают заразу, как кофе и сигарета — дерьмо по утрам, а организм (они еще называют их друзьями) человека переносит ее как небольшую простуду. Кашель, слюни, сопли… Как раз-таки во время этой «простуды», в пик упадка сил зараженного, я способен управлять способными добрых прагм. И это нельзя упускать. Особенно, когда на кону результат тысячелетних сражений.

13

Весь вечер Игорь провалялся в своей комнате, задрав ноги на стену и бросая под потолок теннисный мячик. Иногда ловил, иногда поймать не получалось. Если мячик отскакивал от его руки на пол, приходилось вставать, что особенно напрягало.

Еще его напрягала собственная жизнь. И будущее.

Об ответах на ЕГЭ он и думать забыл, когда прочитал их несколько раз после ухода Валентины на встречу с организатором выпускного вечера. Все его мысли были об одном: когда все это случилось?

Разве не он в детстве мечтал стать космонавтом? Или пилотом самолета — совсем как папа, ну или почти совсем? Не он был школьным ботаником, в свободное от уроков время перелистывающим детские энциклопедии и посещающим шахматный клуб? Когда он перестал носить костюм с бабочкой, а во всем его гардеробе остались только потрепанные джинсы и однотипные футболки с надписями — одна дурнее другой?

Теннисный мячик подлетал и приземлялся то в руку, то на диван, то на пол.

Когда оценки в его дневнике стали хуже? Когда друзья-ботаники перестали его интересовать вместе с этой бредовой игрой с фигурами на доске? Когда на смену им пришли порножурналы и девчонки разной сексуальной привлекательности? Когда, мать его, он начал заниматься сексом с мачехой? И зачем?! Ради оценок? Ради медали? Для статуса? Ведь Валентина всеми правдами и неправдами защищала его, а ведь из-за этого его все и боялись. У него не осталось друзей. Даже девчушки-однодневки пропали с радаров, хотя еще не так давно от них отбоя не было. Когда и зачем он променял сочных ровесниц на не по его возрасту некрасивую, тучную жабу? Еще и мачеху!

Игорь посмотрел на паутину под потолком, качающуюся в воздушных потоках пролетающего мимо зеленого мячика. На постер «Южного Парка». На неработающие цифровые часы и на перегоревшую лампу люстры. На смартфон, что без дела валялся по правую руку. От одного только взгляда на него ему стало тошно. Грудь сдавило, сердце забилось чаще, прижало виски.

Теннисный мячик полетел в открытое настежь окно. Внизу раздалась сигнализация соседского автомобиля, и следом и соседнего окна полетели ругательства и угрозы расправы с кретинами, что это сотворили.

Когда все пошло не так? Где Вика, и почему она не возвращается? Где же ты, Вика?

Игорь достал из кармана листок с ответами на ЕГЭ. Развернул и тут же скомкал. Выбросил в окно. Зря что ли он пыхтит над директоршей школы, которую уважает и боится (чего больше?) весь город?

Он пошел в ванную. Прямо в одежде встал под душ. Мозг мигом очистился от паршивых мыслей. Только после этого Игорь разделся, выжал одежду и бросил ее в стиралку. Запускать не стал — от шума могли проснуться еще одни соседи.

Почистил зубы.

Выдавил на ладонь увлажняющий крем. Нанес его, втирая, на выпирающую бугорками татуировку на икроножной мышце. Мастер, добавивший в черную краску пару капель мрачной крови, настоятельно рекомендовал Игорю делать эти процедуры минимум месяц после сеанса. Игорь же соблюдал эту рекомендацию уже больше пяти лет. В первую очередь он заботился о себе — после увлажнения бугристая, постоянно шелушащаяся кожа успокаивалась, и Игорь переставал замечать легкий недуг.

Свет в спальне родителей еще горел.

— Пап. — Игорь постучал в дверь, приоткрыл ее и просунул в щель голову. — Ты не спишь?

— Нет, — ответил Марк. Он лежал в одежде на расправленной кровати. После рекламы как раз должна была начаться новая серия излюбленного им сериала про войну. Он выключил звук. — А тебе чего не спится?

— Не спится… — вздохнул Игорь, поглаживая Смайл. — Да и рано еще для сна.

— Вот и я так думаю.

Реклама закончилась. Марк прибавил громкость, а Игорь закрыл дверь. Он хотел уединиться в своей комнате и лечь-таки спать, но решил повременить — действительно рано. Он постоял под дверью и снова заглянул к отцу в спальню.

— Пап.

— Да, сын. — Теперь персонажи сериала не отвлекали Марка, пусть даже громкость вернулась к прежнему уровню на отметке 20.

— Тебя ничего не смущает?

— Что именно, Игореша? — Марк наконец повернулся к сыну, а телевизор выключил — тот все-таки отвлекал, а разговор, похоже, намечался серьезный. Сын у него один, им нужно дорожить.

— Ну, например… Вики нет дома. Она не появлялась уже… — Он задумался, вспоминая, когда же в последний раз ее