Стояла душная летняя ночь. Кэрол побрел по ночному Нью-Йорку, страшась каждой тени. Вокруг было пусто, темно, стеклянно и ужасно вонюче — из-за многодневной забастовки мусорщиков черные полиэтиленовые мешки с мусором громоздились вдоль тротуаров до уровня второго этажа, и от них тошнотворно пахло. Темные каменные коробки нью-йоркского Даунтауна высились над Кэролом, он шел по самому дну их мрачных колодцев. Мимо проехала полицейская машина, подозрительно притормозила, но копы узнали Кэрола, махнули ему, как приятелю, рукой и укатили.

В просвете улиц Кэрол увидел Гудзон и пошел к воде, к прохладе. На набережной Баттери Парк было пусто, если не считать каких-то больших картонных коробок в кустах. Кэрол сел на скамью у воды. Гудзон был тих и темен, на том берегу светились огни Нью-Джерси, а рядом, у причалов, неподалеку от Кэрола стояли над водой темные силуэты кораблей, яхт и лодок.

Неожиданно в кустах за спиной у Кэрола что-то зашевелилось, грубый голос сказал Кэролу на сленге: «Вали отсюда!» — но Кэрол от страха уже не мог двинуться с места. Тогда какая-то голая фигура выбралась из ближайшего картонного ящика-шалаша и, хромая, пошла на Кэрола. Это был тот самый верзила-нищий с деревянной ногой. В одной руке он держал огромный кухонный нож, а другой рукой поддерживал свой не менее огромный возбужденный член и нес его к обомлевшему от ужаса Кэролу.

— Открой рот! Рот открой! А то зарежу! — орал он, тыча свой член Кэролу в лицо.

Но тут за спиной этого негра выросла высокая фигура в ковбойской шляпе, с каким-то ведром в руке и спиннингом. Фигура аккуратно поставила ведро и спиннинг на землю, а затем сильный удар кулаком отбросил черного инвалида от Кэрола. Падая, он слетел со своего деревянного протеза и в поисках его стал шарить руками по земле, крича, что сейчас прирежет этих fucking белых уродов. Но спаситель Кэрола пинком ковбойского сапога так поддал ему под зад, что тот уже молча уполз в свой картонный шалаш. Затем ковбой достал из ведра початую бутылку джина, откупорил и стал поливать Кэролу на лицо, смывая следы позора.

— Ничего, бой, ничего, — приговаривал он над рыдающим Кэролом. — Пошли отсюда. Тэйк ит изи. Пошли.

Он допил остатки джина, подобрал с земли спиннинг и ведро и повел Кэрола вниз, к причалу. Тут у него стоял не то моторный катер, не то небольшая яхта, Кэрол в этом не разбирался. Ковбой зажег фонарь, включил двигатель, и они отплыли от берега. Вскоре они были вдали от Нью-Йорка, от его призрачных небоскребов и дрожащих в Гудзоне огней. Спаситель Кэрола заглушил мотор и лег на палубе.

— Смотри, — сказал он Кэролу. — Смотри на небо. Видишь звезды? Когда мне становится хреново в этом сраном Нью-Йорке и тоска берет по родному ранчо в Небраско, я выпиваю кварту джина, заплываю ночью сюда и смотрю на звезды. Потому что в Нью-Йорке звезды не видны, да и кто в Нью-Йорке смотрит на звезды? Кому они там нужны? В Нью-Йорке всем нужны деньги, все только и говорят о деньгах. Мани, мани, мани — через каждое слово. Если бы я стал на каком-нибудь углу и за каждое «мани» брал с прохожих по дайму, я бы за один день стал миллионером. Но тут даже за звезды никто не даст и цента, не то что за слово. Зачем ты сюда приехал, бой? Посмотри на себя — этот город не для таких простаков, как мы с тобой. Тут нужно или дело делать, бизнесом ворочать, или сматываться отсюда, пока ноги целы. Давай выпьем, братан, я вижу, что ты свой, реднек, как и я, но я тут не по своей воле, меня отец послал учиться в Нью-Йоркский университет, сказал, что если я привезу ему диплом Нью-Йоркского университета, он мне половину капитала отвалит. Вот я мучаюсь тут, зубрю учебники по бизнесу, только — ой, не выдержу, кажется, плюну на все. Давай еще выпьем. А вот ты зачем сюда приехал?

Кэрол коротко рассказал о себе — и о том, что его для телевидения сняли, и о том, что кинооператор увез в Нью-Йорк его любимую Сюзанн Лампак. Джек, спаситель Кэрола, попросил Кэрола изобразить ему что-нибудь из того, что он умеет, — тетерева или лягушку, иволгу или кабана. И Кэрол — добрая душа — запел иволгой для своего друга так, что тот прослезился, вспоминая свое ранчо в Небраске с такими вот точно трелями иволги по утрам. Они еще выпили за кантри-сайд, и Кэрол, разойдясь, так захрюкал по-кабаньи, что Джек с перепугу чуть за борт не свалился.

Рассвет вставал над Гудзоном, Джек и Кэрол хохотали и веселились на палубе катера. Кэрол изображал Джеку и тетерева, и лягушек, и лосем трубил, и Джек то хохотал, то плакал от удовольствия и кричал Кэролу:

— Талант! Талант! Что тебе делать в этом факинг Нью-Йорке?! Поехали со мной в Небраску! Купим лес и откроем заповедник — никаких людей вокруг, только звери! Звери лучше людей, ей-богу!

— Но я должен найти Сюзанн Лампак!

— О’кей! Найдем твою Сюзанн и уедем все вместе, договорились?

В десять утра на машине Джона они прикатили в Челси по адресу, который был на визитной карточке кинооператора. Но оказалось, что здесь не телестудия, а всего-навсего офис компании «Блу Скрин Лтд» — две секретарши, и никого больше. Одна из них сказала, что кинооператор Макс Финделл, которого они ищут, постоянно в разъездах, он и сейчас где-то на Аляске снимает новый сюжет, а потом он весь материал отправляет в Голливуд, потому что там — главная редакция программы «Инкредибл».

— А Сюзанн Лампак с ним? — спросил Кэрол.

— Какая Сюзанн Лампак?

— Из Редстоуна, штат Оклахома. Она с ним уехала…

— Да у него таких сюзанн! Из каждой командировки за ним тащатся, думают, что здесь кинозвездами станут, а кончают в ночных кабаках. Но если она свеженькая, то наверняка где-нибудь в Гринич-Виллидж, куда ей еще деться? Они туда все слетаются, как мухи на сладкую липучку. Сначала — веселая жизнь, а потом марихуана, ЛСД и какой-нибудь притон для черных мазохистов…

Секретарша говорила об этом так уверенно, будто сама через это прошла.

— О’кей, Кэрол! — сказал Джек, когда они вышли на улицу. — Плюнь на эту Сюзанн и езжай домой. Нечего тебе делать в этом городе. Посмотри на этих сумасшедших! — И он показал на поток прохожих на Бродвее. — Ты знаешь, куда они бегут? Они бегут за деньгами. Одни бегут в эту сторону — думают, что деньги там. А другие уже бегут оттуда. И так всю жизнь. Послушай меня, пошли их всех и езжай домой, пока тебя не затянула эта карусель. Бай! Мне пора в университет. — Он фыркнул мотором «корвета» и укатил, заломив на голове ковбойскую шляпу.

А Кэрол опять остался один в Нью-Йорке.

Он стоял на Бродвее в Даунтауне, пестрая толпа текла мимо него в обе стороны. Прямо на тротуаре спал грязный, в лохмотьях бездомный, и никто не обращал на него внимания — шли себе мимо. Кэрол спросил у мороженщика, где Гринич, и побрел в ту сторону. Чем ближе к Гриничу, тем толпа становилась беспечнее, моложе, ярче и пестрее. На каком-то углу играла молоденькая скрипачка, прохожие бросали мелочь в футляр ее скрипки, лежавший на тротуаре. На следующем углу слепой черный парень играл на картонных коробках, как на барабанах, — ему тоже подавали. Дальше уличные художники торговали своими картинами и рисовали портреты прохожих — они получали три доллара за портрет.