евреев и армян в сандалах и каюках. Всего больше хвалят на корабле паруса, канаты и веревки за их прочность. Упрекают голландцев в том, что они учат русских морскому делу, и выговаривали за это голландскому послу, на что тот ответил, что у них люди вольные, а капитан Петр Памбург будто волонтер и из Голландской земли выгнан. Говорят также и то, что русские корабли сделаны худо и некрепко и в морском плавании ненадежны. К этим критическим замечаниям турок Украинцев в той же отписке присоединил и свою критику и совет относительно дальнейшего кораблестроения, находя недостатки и в самой постройке, и в надзоре за ней. «И о том тебе, великий государь, как Господь Бог по сердцу известит, а мне мнится, что надобно у строения корабельного присмотру быть прилежному, чтоб делали и конопатили их мастеры крепко и чтобы к одному кораблю приставлен был добрый, и честный, и разумный, и пожиточный дворянин, который бы никакой корысти был не причастен, а убогие впадут в корысть. Да и иноземцы, государь, которые делают компанейские корабли, чаять, уже не без корысти у того дела пребывают. А корабль дело не малое, стоит города доброго. И сей твой, великий государь, корабль, на котором я плыл на Черном море, в ветер и не само сильный гораздо скрипел и на бок накланивался, и воды в нем явилось не мало»[810].

Появление русского корабля вызвало даже страх. Пошли преувеличенные толки. Была молва, что на корабле находится сам царь, — этот слух пустили иностранные посольства, — вот почему турецкие начальные люди подъезжали и присматривались к кораблю. Опасались прибытия целого русского флота; говорили, что русский флот из 10 военных кораблей и 40 мелких судов выходил в Черное мое, достигал Анатолийского берега и подходил к Трапезунду и Синопу. Имея флот на Черном море, царь мог мешать подвозу в Царьград съестных припасов. Знатный грек в Галате спрашивал у переводчика Афанасия Ботвинкина, сколько у государя сделано кораблей, и по поводу ответа Ботвинкина, что «готовых ныне сто, а еще к тому многие делаются», заметил: «Здесь того зело боятся и все говорят: как-де царское величество Черное море запрет, то в Цареграде будет голодно, потому что хлеб, масло, лес, дрова привозят с Черного моря из-под Дунайских городов: Браилова, Измаила, Галации, Килии, Белгородчины, Очакова»[811].

Стоявший на якоре против самого султанского дворца русский корабль не давал туркам покоя. Делались попытки перевести его на другое место. Вскоре же по прибытии, 9 сентября, явившись к посланникам, пристав говорил, чтобы корабль с того места, где он стоит, свесть и поставить там, где стоят французские, английские и голландские корабли; здесь же стоять ему непристойно, потому что капитан стреляет из пушек «необыкновенно почасту». Возразив, что капитан стреляет «по обыкновению», посланники отправили, однако, к нему подьячего Ивана Грамотина с приказанием перевести корабль на место стоянки французских, английских и голландских кораблей и из пушек «без дела и безвременно» не стрелять. Памбург переводить корабль отказался и ответил, что корабль стоит в пристойном месте, а из пушек он стреляет «по обыкновению». Через два дня, 11 сентября, вновь приходил пристав с теми же жалобами, на этот раз от самого великого визиря. Визирь велел сказать, что «капитан стрельбу чинит не по обыкновению, как ведется, и почасту стреляет безвременно, и такая-де стрельба салтанову величеству неугодна. Да и стоит-де тот корабль близко его, салтанских, сараев (дворца), не в указанном месте». Посланники возразили, что капитан стреляет не «безвременно», а на вечерней и на утренней зорях из одной пушки «по манеру воинскому, как на кораблях ведется для караулу». Так же стреляют и с других иностранных кораблей. Пристав в ответ указывал, что такая стрельба бывает в открытом море и во время войны: «Корабельное обыкновение, как ведется, он, пристав, знает, и пушечная стрельба для караулу бывает и в барабаны бьют на тех кораблях, которые бывают на море или где в воинском случае. А капитан царского корабля, приехав в чужое государство под самую столицу, чинит стрельбу будто на какую похвалу тому кораблю или себе, не по обыкновению и то-де он чинит зело досадительно». При этом пристав не удержался от осуждения качеств царского корабля: «А корабли им, турком, не в диковину; и тот корабль, на котором они, посланники, к Царюграду пришли, сделан плоскодон и в морском плавании от волнения будет он небезопасен и неспособен».

Посланники горячо протестовали, говоря, что «и в Российском государстве корабли не в диковину ж, и у великого государя кораблей великих, и средних, и малых множество. А тот корабль, на котором они, посланники, пришли, сделан таким подобием, как ведется, а не плоскодон». Пристав и сам видел его в морском плавании, и перед турецкими кораблями «он в хождении был скор и от волнения морского безопасен». Такого турецкого корабля они, посланники, не видали ни в Керчи, ни в Царьграде; турецкие корабли перед царским кораблем «гораздо плохи и малы». Недаром же ежедневно приезжают смотреть его многие турки и окрестных государств иноземцы; если бы он был плох, то смотреть бы его не приезжали[812].

Разговоры, однако, тем не кончились. На следующий день, 12 сентября, приезжал к посланникам для переговоров о предварительных церемониях по приему посольства «салтанова величества тайных дел секретарь и переводчик», как его титулует «Статейный список», турецкий государственный деятель, дипломат, писатель и философ, доктор Болонского университета Александр Маврокордато. По окончании переговоров, для которых он приезжал, он поучительно заметил: «Всякое-де государство имеет свой закон, и устав, и правление, по которому должны послы, и посланники, и всяких чинов люди, где в котором государстве быть им прилучится, поступать. Однако ж, будучи ныне в государстве салтанова величества, царского величества на воинском корабле капитан стреляет из пушек необыкновенно, ночью поздно, а по утру рано. И салтанову-де величеству гораздо то нелюбо, потому что необычное стреляние есть некоторой великой государственной в государстве турском знак. И чтоб они, посланники, того ему впредь чинить не велели». Посланники привели в ответ Маврокордато объяснение, данное им накануне капитаном, которого они призывали: «Он чинит то стреляние по маниеру воинскому для того: когда солдаты становятся на караул с утра и в вечеру, тогда должно тот маниер ему учинить», причем он ссылался на пример других иностранных кораблей. Маврокордато заметил, что с иностранных кораблей бывала стрельба, когда султана не было в Царьграде, а был он в Адрианополе. «А ныне то стреляние запрещено». Пусть они запретят стрелять и