король склоняет республику к войне только обещанием присоединить к Польше Ливонию и Эстляндию. Не лучше ли напасть на Нотебург и Ниеншанц, чтоб сразу отрезать путь шведским вспомогательным войскам с этой стороны? Головин ответил, что царь достаточно силен, чтобы напасть на все три пункта одновременно. Гейнс поспешил замять разговор, сославшись на свою незаинтересованность в этом деле, и писал в Копенгаген, что он не осмеливается противодействовать царю ни в том случае, если бы он напал сразу на три эти пункта, ни в том, если он устремится к Нарве[801].

Осторожные намеки Гейнса, да если бы это были не только осторожные намеки, а были бы самые энергичные и решительные представления, не могли бы, конечно, предотвратить движения Петра к Нарве. К этому движению все было готово; оно сдерживалось только напряженным ожиданием известий из Константинополя. И Ланген и Гейнс хорошо изображают то нетерпеливое ожидание известий, в каком находился тогда Петр в Москве. «Мы ежедневно ждем курьера с известием о мире из Константинополя, — писал Ланген от 4 августа. — Даруй небо, чтобы это томительное (sehnliches) ожидание как можно скорее прекратилось с его прибытием!»[802] Еще 4 июня Петр просил Гейнса задержать одного из отправляемых им в Данию курьеров на несколько дней в Москве, рассчитывая, что в эти дни желанная весть будет получена. «Царь весь отдался делу войны, — пишет Гейнс. — С нетерпением ждет он вестей из Константинополя… На днях в Турцию отправлены два новых курьера и разными путями; если бы они встретили вестника из Константинополя, они должны были возможно скорее вернуться в Москву. Как только царь получит известие, он с 60 000 войском вторгнется в шведские пределы. Дней восемь тому назад царь отправил нарочного Александра Кикина в Новгород и Псков, чтобы там отдать приказание о поправке дорог и починке мостов через реки: ничто не должно препятствовать скорейшему движению царских войск на запад». Нетерпение Петра доходит до крайних пределов, переходит в раздражение. «Раздражение его растет, — пишет тот же Гейнс, — нередко со слезами на глазах он выражает досаду на замедление переговоров в Константинополе»[803].

Посольство Е. И. Украинцева в Константинополь

Петр I. Гравюра Г. Дюпона. По оригиналу П. Делароша. Середина XIX в.

I. Прибытие посольства в Константинополь. Эпизод с пальбою с посольского корабля

Мы расстались с Е. И. Украинцевым рано утром 28 августа 1699 г. в тот момент, когда он с посольством на корабле «Крепость», отслужив молебен, вышел при пушечных салютах из Керченского гирла в Черное море. Последуем за ним в этом путешествии, которое, как вообще и все свое посольство, он подробно описывал в обширных и обстоятельных отписках в Москву и в столь же обстоятельном «Статейном списке». В тот же день, 28 августа, корабль проплыл мимо Кафы (Феодосия), которую путешественникам не было видно с корабля, так как она расположена в лимане; а затем в течение трех дней, 28, 29 и 30 августа, огибали Крым, держась в 8–10 верстах от берега в виду Айских гор (Яйлы), подвигаясь медленно, не на всех парусах, «а на иных местех и постаивая, ожидая пристава», который должен был на своем корабле нагнать посольство, что и случилось 31 августа рано утром, не доезжая верст 50 до Балаклавы[804].

Явившись на посольский корабль и привезя в подарок посольству трех живых баранов, пристав убеждал посланников зайти в Балаклаву. Турки, как мы припомним, всячески старались задержать Украинцева, воспрепятствовать ему плыть морем и желали направить посольство в Константинополь сухим путем. Очевидно, исполняя инструкцию, данную ему в этом смысле, пристав и предлагал остановиться в Балаклаве. Посланники, однако, ему отказали, решительно заявив, что от Айских гор пойдут по компасу прямо к Царьграду. «И пристав, — замечает „Статейный список“, — в тех посланниковых словах был смущен и говорил, что царского величества корабль перед их турскими кораблями в хождении морском гораздо лутче». Он не надеялся поспеть за русским кораблем на своем корабле. Свиданием с приставом посланники воспользовались для пополнения своих географических познаний относительно Крыма. Они спрашивали у пристава: «Меж теми Айскими горами жилища какие есть ли и ведает ли он, сколько во всем Крыму сел и деревень?» Пристав на эти расспросы отвечал: «Слышал-де он, что меж теми Айскими горами поселение есть, а подлинно о том не знает, потому что по Черному едет он впервые. А в Крыму-де будто сорок тысяч сел и деревень, в которых по 50 дворов и меньше». Посланники стали предлагать дальнейшие вопросы: «Каков околичностию своею Крым?», т. е. сколько Крым имеет в окружности, «и из Кафы в Перекопь во много ль дней переезжают?», на что пристав отвечал, «что будто Крым количностию будет с семьсот верст, а езды из Кафы до Перекопи три дни, Булаклавы до Бакчисарая пять часов». После этого разговора пристав пересел на свой корабль, а посланники «при помощи Божии пустились от тех Айских гор пучиною Евксинопонтскою прямо к Царюграду»[805]. Таково было смелое выступление первого русского военного корабля в открытое море.

Переезд через Черное море занял дни 31 августа и 1 сентября. 31-го весь день плыли «тихою погодою». «С вечера учинилась погода понемногу противная», до полуночи на 1 сентября, и плыли «лавирами», а с полуночи на 1 число, весь день 1 сентября и всю ночь на 2-е «плыли зело скоро доброю погодою». Рано поутру 2 сентября показался Анатолийский берег и город Пендераклия в 150 верстах от входа в устье Цареградского пролива. От Пендераклии корабль шел все время держась Анатолийского берега, и в восьмом часу дня того 2 сентября «милостию Божиею и великого государя его царского величества святыми молитвами и счастием приплыли посланники к гирлу и вошли в него в целости и самою срединою без указывания и без вожей турских». Посланники заметили при входе в пролив по обеим сторонам два маяка — «две башни, на тех башнях с сторон приделаны стекольчатые каморки, а в них на великих лоханях медных горит по ночам масло деревянное вместо свеч». При дальнейшем продвижении по проливу видели также по обеим сторонам две небольшие крепости-городки у самой воды, «живут в них янычары»; под городками пушек небольших по 10 и больше. Над городком на левой стороне пролива виден был на горе большой каменный город «древнего строения». Берега пролива густо населены, жители «живут между гор в садах и кипарисех многие». В небольшом лиманце (заливчике) стоят чайки и галеасы.