вел хозяин на заранее приготовленное место, что-то вроде трона, покрытого красным сукном; такое же сукно было развешано на ветвях для того, чтобы защитить князя от жгучих лучей солнца и падающих листьев дерева, под которым находилось его сиденье.

Когда подходили к столам, все заметили, что князь кого-то ищет, он остановил взгляд на группе молодых женщин, одетых в белые платья, которые должны были прислуживать более почетным гостям. Как будто чем-то разочарованный, князь быстро опустил глаза. На лбу показалась и моментально исчезла морщина неудовольствия. Князь опять улыбался.

Когда князь занял свое место, перед ним немедленно поставили блюда и кувшины с медом, и сам хозяин с сыном ему прислуживали. Дружина разместилась на скамьях.

Князя не надо было приглашать к еде: охотно выпив кубок меда, он вымыл, по старому обычаю, руки и принялся есть. Перед ним поставлены были: хлеб, мясо, калачи и многие другие блюда. Всем известно было, что князь утолял голод скоро, но любил за кубком поболтать и заставлял других рассказывать, кто что знал и слыхал: умный и любознательный, он не брезговал и чужим умом, извлекая что-нибудь для себя из беседы других.

Под конец обеда князь вспомнил о Гоже и спросил старика:

— А где же ваша прекрасная дочь?

— Со вчерашнего дня не встает, от зноя, видно, заболела, — ответил Любонь.

Князь ничего не сказал и начал присматриваться к Власту. Узнав от старика, что сын его бывал при императорском дворе, князь еще внимательнее стал смотреть на юношу и задавать разные вопросы, на которые Власт отвечал смущенно.

Стогнев, узнав о прошлом Власта, предупредил старика, что князь, должно быть, возьмет юношу с собою, чтобы подробнее познакомиться с тем, что делается при немецких дворах.

Старику это не понравилось, хотя он и промолчал в ответ.

Тем временем веселье, сдерживаемое присутствием князя, все увеличивалось.

На громадных мисках и блюдах, на которых было жареное мясо, теперь уже остались одни кости и недоеденные куски, которые бросили целой стае собак, своих и взятых с собою гостями, бегавших вокруг столов.

И к общему шуму и гаму прибавлялся и лай собак, грызущихся между собою из-за брошенных им костей.

В конце трапезы, совсем развеселившиеся гости начали шутить с девушками, прислуживавшими за столом, которые не знали, куда деваться, и смущенно опускали глаза.

И все веселее становилось под деревьями, и никому не пришло в голову посмотреть в сторону дома, а там всякий, наверное, увидел бы в щели на чердаке черные глаза, с любопытством присматривающиеся к общему веселью.

Перед Мешком поставили теперь лесные ягоды, молоко и старый мед, помнивший времена Пястов, и старшины обступили князя и, попивая мед, завели сразу пустой разговор о лошадях и охоте, вскоре беседа перешла на более серьезную тему.

Вдруг Мешко заметил мужчину, стоявшего несколько вдали от всех; сразу как будто не узнал его, что-то припоминал, затем, подозвав Стогнева, спросил:

— Не Доброслав ли Виотский это? Кажется, не ошибаюсь? Отчего его так долго не было видно? Уезжал или был болен?

Стогнев приблизился к князю и еле слышным голосом ответил:

— В Чехию ездил, там при дворе сватался к родственнице королевы Драгомиры… Говорят, невеста исповедует новую веру… А он, кто знает, может быть, ради нее тоже забыл старых богов…

Князь ничего не ответил Стогневу и сделал знак Доброславу приблизиться к нему.

Это был мужчина в возрасте князя Мешка, статный, крепкий, как дуб, с открытым и смелым лицом. О нем говорили как о храбром воине и человеке, любящем говорить всю правду.

Заметив приближение Доброслава к Мешку, все присутствующие притихли и испугались, как бы беседа не кончилась гневом князя. Доброслав на последний поход за Лабу не явился. Стогнев уже жалел, что сболтнул лишнее. Доброслав шел к князю, нисколько не смущаясь, низко поклонился ему, но тотчас поднял голову и, смело глядя в глаза князю, ожидал, о чем его спросят.

— Где это вы так долго были, Доброслав, и почему не явились на наш призыв? — спросил Мешко.

— Простите, милостивейший князь, я отсутствовал, поехал подыскивать себе жену… — искренно сознался Доброслав.

— Разве в родной стране их нет? — тоном легкого упрека спросил князь.

— Девушек у нас много, — сказал Доброслав. — Но к тем, которых я знаю, сердце не лежит… У меня две жены были, дочери соседей, обе померли… Хотелось попробовать счастья в другой стране.

— И где же вы их искали? — уже без гнева спросил князь.

— В Чехию ездил и там при дворе короля Болеслава сосватал себе девушку.

Мешко помолчал, посмотрел на окружавших и, подумав немного, спросил:

— И что же вы там нового видели при дворе Болеслава? Много лучше, чем у нас? Они уже, верно, побратались с немцами и стали сами на них походить?

Доброслав, обдумывая ответ, поглаживал свою бороду.

— Немцев и немецких обычаев я там не видел, — наконец промолвил он, — а все-таки я многому научился у них, милостивейший князь; ведь чехи сблизились с немцами только потому, чтобы лучше узнать, как легче от них освободиться…

— А видели вы короля? — угрюмо спросил Мешко.

— Как же! И на охоту с ним ездил… и в замке я бывал много раз… Насмотрелся я всего, милостивейший князь.

— И к какому заключению вы пришли?

Доброслав опять задумался над ответом, наклонил голову и устремил глаза в землю.

— Милостивейший князь, я думаю, что король Болеслав человек умный и хитрый, и власть у него большая… Лучше считать его своим другом, чем врагом… Так мне кажется, — ответил воин.

Князь молчал и, попивая из кубка мед, долго смотрел в упор на Доброслава.

— Я завтра поеду на охоту, — сказал он наконец, — и вы со мною поедете, Доброслав.

Доброслав склонил голову в знак послушания и удалился. Несколько минут спустя, князь обратился к старому Любоню:

— Пришлите ко мне вашего сына в замок, хочу его иметь при себе.

Старик зашатался, как от удара, и, невольно сложив руки, как к молитве, воскликнул:

— Ах, милостивейший князь! Он у меня единственный, и я его столько лет не видел!

И старик хотел броситься на колени перед князем, но тот, схватив его за руку и смеясь, ответил:

— Да я и не думаю его отнимать у вас, хочу только с ним побеседовать, расспросить, что он видел у немцев. Вот на что мне нужен ваш Власт… И вернется он к вам невредим, не бойтесь за него… Да и к чему он мне пригодился бы? Бледный и хилый… не быть ему воином, видно, неволя его истощила, — сказал Мешко.

Любонь стоял грустный.

— Хотелось