«хорошенько поработал», добившись от нее правды. А потом сразу же предложил вынести обвиняемой смертный приговор.

— На каком основании? — поинтересовался де Арлэ.

— Оснований более чем достаточно! Разве вы не видите, что перед вами колдунья, способная обвести вокруг пальца кого угодно, как обвела она госпожу де Курси, которая не скрывала своего сочувствия к ней! Подобные женщины могут все: навести порчу, договориться с дьяволом, наложить заклятье, сварить приворотное зелье, яд, изготовить фальшивые монеты!

— Неужели даже фальшивые монеты? И что еще? Вы бредите, господин прокурор! Подобные досужие домыслы перед лицом королевского суда не делают вам чести. Особенно когда речь идет о столь серьезном и горестном событии, как смерть короля, по отношению к которому ваши речи выглядят черной неблагодарностью! Покиньте зал! Отправляйтесь домой и постарайтесь привести свою голову в порядок!

Герцог д'Эпернон счел момент подходящим, чтобы поставить в вину президенту излишнюю и недопустимую терпимость к преступнице. На что адвокат Сервен потребовал арестовать герцога. Герцог в ответ набросился на адвоката с оскорблениями и пообещал выпустить из него кишки. Поднялась шумная свара.

Она грозила стать всеобщей, но тут президент де Арлэ объявил заседание закрытым, напомнив, что других значительных персон будет допрашивать лично, в присутствии комиссии в ограниченном составе. Решение вызвало в зале ропот, но тут в помещение суда двинулись стражники с алебардами наперевес, и зал освободился без малейших возражений.

В тот же вечер де Арлэ пригласил к себе в особняк госпожу де Верней и допрашивал ее в течение пяти часов с такой суровостью, что бывшая фаворитка вышла из себя. И сразу же поехала жаловаться герцогу д'Эпернону. Герцог и без того был весьма встревожен, он выслушал ее очень внимательно, постаравшись скрыть тревогу и всячески успокоить гостью.

— Судейские крючкотворы верят, что им все позволено, если получили малую толику власти. Старый колпак хочет придать себе значимости. Но я собью с него спесь! И самым нехитрым образом!

Когда гостья уехала, герцог оделся точно так же, как в день смерти короля. В сапогах со шпорами и шпагой на боку, он вскочил на лошадь и в сопровождении четырех лакеев отправился к де Арлэ.

Президент увидел герцога в окно, ему не понравился подчеркнуто боевой вид гостя — не хватало только кирасы! — и он принял его в прихожей.

— Чему обязан вашим посещением? — осведомился он.

— Несмотря на позднее время, мне кажется, нам есть о чем поговорить наедине, — заявил герцог.

— Мне нечего вам сказать. Я вам судья!

Не ожидавший столь сурового приема, герцог сбавил тон.

— Но... я позволил себе приехать, будучи вашим другом.

— У меня нет друзей. Я буду вершить справедливость. Удовлетворитесь этим.

Президент повернулся на каблуках и направился в свой кабинет.

Кипя от гнева, тем более яростного, что он не мог его выплеснуть, бывший миньон, не потрудившись даже переодеться в более подобающий костюм, ринулся в Лувр, где, как обычно, был концерт, и попросил аудиенции у королевы с глазу на глаз.

Королева выслала к нему Кончини, и тот, увидев боевое облачение герцога, удивленно раскрыл глаза:

— Вы отправляетесь на войну, господин герцог?

— Я всегда на войне, находясь на службе Ее Величеству королеве. Передайте ей, что мне необходимо ее увидеть.

— Скажите мне. Я передам.

— Это невозможно. Я пройду к ней любой ценой!

Герцог уже отстранил итальянца, чтобы двинуться дальше, но тут появилась Мария де Медичи.

— Что за шум! Ничего не слышно! Чего вы хотели, герцог?

Придворный склонился в низком поклоне:

— Сказать вам несколько слов, мадам! Всего несколько слов! Но крайне важных!

— Говорите, но быстро, — и она сделала Кончини знак удалиться.

На следующий день она послала господина де Шатовье к президенту де Арлэ, желая узнать, что он думает относительно расследования.

— Скажите королеве, что бог распорядился дать мне жизнь во времена, когда можно увидеть и услышать такое, чего я и вообразить не мог!..

— Скажите лучше, господин президент, эта д'Эскоман обвиняет всех без всяких доказательств?

— Без доказательств? — воскликнул президент, воздевая руки к небу. — Да их огромное количество! Право, лучше, если бы их было поменьше!

Воцарилось молчание, которое прервал придворный кавалер королевы, смущенно пробормотав:

— И все-таки, господин президент, Ее Величество была бы довольна, если бы вы, памятуя о заслугах, которые герцог оказывал короне, соизволили обходиться с ним не так грубо.

— Передайте Ее Величеству, что я постараюсь. А если она распорядится, то допросы теперь будут тайными[48].

***

Из зала суда Лоренца вышла с тяжелым сердцем. Несмотря на лежащую в кармане записку, она упрекала себя за то, что скрыла свидание Жаклин с Равальяком в лесу Верней. Повернувшись к Клариссе, она спросила:

— Я думаю, где-то здесь неподалеку есть часовня. Я хотела бы пойти помолиться.

На ее слова отозвался барон Губерт.

— Если вы упрекаете себя, что не рассказали о встрече в лесу Верней, то делаете это совершенно напрасно.

— Обман всегда грех. Но мне передали еще и вот это, — произнесла Лоренца, вытащив из кармана клочок бумаги, который барон прочитал, нахмурив брови, а потом сунул его к себе в карман.

— Даже без этой записки следовало молчать. Своим признанием вы не помогли бы бедной женщине, зато навлекли бы подозрение на себя. Медичи была бы очень довольна, замазав вас этой грязью. Король мертв, и никто не должен знать...

— Знает господин де Сюлли! Я рассказала ему обо всем, и о ваших поисках тоже, отец!

— Де Сюлли — могила, да к тому же его, похоже, скоро лишат всех его обязанностей. Интересно, что же он вам сказал?

— Посоветовал, а вернее, даже приказал хранить молчание. Злое дело уже свершилось.

— Вот видите, Лори, вам не из-за чего мучиться. Должен сказать, что вы проявили большое присутствие духа. Вы по-прежнему хотите пойти помолиться?

— Да, меня гнетет еще одно несделанное дело. Когда речь зашла о брошенном ребенке, я увидела, как тяжко мучается из-за него бедная Жаклин. Я могла бы одним словом утешить ее горе и вернуть ей мужество... Нет, мне обязательно нужно помолиться!

Может быть, Лоренца говорила слишком громко? Но неожиданно рядом с ней звучный, но приглушенный голос произнес:— Разрешите мне сопровождать вас? Мне кажется, я смогу быть вам полезным. Я епископ Люсонский.

Барон и две его дамы взглянули на говорившего с нескрываемым удивлением. Молодой человек, высокий,