Так вышло, что деревянные человечки познакомились с мумией, и эффект поразил самого Карлсона. Его дом наполнился дураковатыми деревянными гостями, которые бродили повсюду, задевая мебель. Падали чашки и тарелки, звенели стёкла в шкафах, и всё это Карлсону совершенно не понравилось. Он любил шалить в чужих домах, а вот ронять люстры в собственном никуда не годилось.

Зато это понравилось Малышу с его любовью к рисованию. Он принялся рисовать куклам человеческие лица, причём выходили они, как на подбор, страшными и злыми. Увидевший это дядюшка Юлиус сказал, что лучше не рисовать человеческие лица на куклах, а поработать долотом и напильниками, но Малыш его не слушал. Он даже вышел из комнаты, а дядюшка Юлиус продолжал читать лекцию о том, что по дому бегают братья Буратино, деревянного трикстера. Буратино начал говорить с миром, ещё находясь внутри полена, а этот народ обрёл жизнь, будучи всего лишь обсыпан волшебным порошком мумии. Щепоть праха вызвала их к жизни, как электричество оживляло сшитого из частей мертвеца. И дядюшка Юлиус закончил свою речь тем, что перед ним предстала армия детей Франкенштейна. Плод перехода флоры в фауну. И всё от того, что люди забыли историю Буратино.

Вокруг никого не было, только безликий деревянный человек заглянул в комнату и сразу же ушёл, шатаясь.

Оказалось, что выражение лиц прямо соответствует характеру. Правду говорят, что глаза — зеркало души, но ведь и носы, рты — тоже. Выходило, что лицо — не лицо, а целое трюмо.

Деревянные человечки перестали бессмысленно крушить домик Карлсона и стали делать это с удовольствием. Немного подумав, Малыш покрасил их в пятнистый цвет, и шарнирные куклы стали удивительно похожи на солдат. Сами собой они научились строиться, и теперь в ногу маршировали по крыше. В такт их поступи железная крыша оглушительно гремела, и соседи внизу жаловались. Сперва они жаловались Карлсону, а когда увидели, что это не помогает, то пошли по инстанциям. Но у триумвирата своих дел было по горло, и он не обратил на жалобы ровно никакого внимания.

Малыш между тем, стал выводить своих солдат во двор и полюбил строевые смотры, потому что жизнь его наполнилась смыслом. Он сидел на табуретке под водосточной трубой и кричал:

Друзья! Настанет день убийственный,

Падёт последний (тут было неразборчиво),

Тогда ваш нежный, ваш единственный,

Я поведу вас на Канзас!

Карлсон с недоумением спросил, почему на Канзас, и Малыш объяснил ему, что, во-первых, это традиция, а, во-вторых, другой топоним не ложился в строку.

И вот, в один прекрасный день Малыш вывел своё воинство на улицу и во главе него направился к Изумрудному дворцу. Жевуны на всякий случай купили крупы и подсолнечного масла, после чего попрятались по подвалам. Триумвират же пришёл в панику, ведь, как известно, Лев-людоед был труслив, начальник тайной полиции давно заржавел, а главный идеолог лежал целыми днями в постели, потому что сено, которым набили его в давние времена, давно сгнило. Про Канзас никто вообще ничего не знал, и не было никакой уверенности в том, существует ли это место на самом деле.

Карлсону это всё не понравилось, потому что он боялся мятежей. Малыш объяснил ему, что мятежами называют только неудачные революции, а когда всё получается, то это никакой не мятеж.

Солдаты приблизились к Изумрудному дворцу на прямую видимость, и, печатая шаг, вошли на мост.

Но тут что-то пошло не так. Мост стал дрожать в такт строевому шагу, раскачиваться, выгибаться, и, наконец, рухнул.

Деревянные солдаты попадали в ров.

Малыш сперва испугался, но быстро сообразил, что они не тонут, так как из всех деревьев тонет только лиственница, а шарнирные куклы были сделаны из честной шведской сосны.

Но радость его была недолгой. Когда его воинство выбралось из воды, то краска с его лиц оказалось смыта. Вода уничтожила зверское выражение на их лицах, и теперь они оказались чисты, как дети.

Деревянные человечки выбрались на берег и принялись слоняться по набережной, стукаясь друг об друга и бессмысленно маша шарнирными руками.

В башне Изумрудного города открылись ворота, и оттуда, дрожа, вышел трусливый Лев-людоед, выбрался ржавый Железный человек и выехал на кресле-каталке Страшила.

— Что это? — спросил Лев.

— Это наши благодарные граждане, — нашёлся идеолог.

— Да-да, мне уже сообщили, — подтвердил начальник тайной полиции, хлопая себя по карманам в поисках маслёнки.

Малыш подумал немного, и поклонился начальству.

Лев улыбнулся, Железный человек со скрежетом захлопал своими ладонями, а Страшила похлопал тоже, но совершенно беззвучно, ведь его руки были из соломы. При этом он всмотрелся в деревянных человечков и пробормотал: «На Канзас… А это интересно».

Карлсон, смотревший на всё это с крыши, отвернулся и побрёл домой. В конце концов, его ждала там мама.

Ну и кукла Барби, конечно.

28 апреля 2022

Портрет одинокого петуха в юности

Малыш был красивым мальчиком, но несколько бледным. В глазах у него плескалась невская вода, правда, так говорили про многих жителей этого города. Сейчас вода действительно отражалась в глазах Малыша, потому что он смотрел в окно, за которым был холод и ветер. А здесь, в огромной комнате с лепниной на потолке, было уютно и тепло.

Он старался не двигаться, потому что так велел Вася. Василий был его другом и фотографом ― в меру знаменитым, то есть известным в тех местах, где вода ещё называлась «невской». Он делал портреты звёзд и рекламные плакаты, но втайне мечтал совершить революцию в цифровой фотографии. Когда Малыш спросил о подробностях, Василий сперва начал рассказывать какую-то заумь про уникальный цифровой код и цепочку последовательностей, но сам быстро устал. Так или иначе, сейчас с помощью нескольких камер, он делал объёмный портрет Малыша.

― Это для вечности, ― приговаривал Василий. ― Мы будем стареть и обратимся в прах, а твоим портретом будут восхищаться.

― Лучше бы наоборот, ― пробормотал Малыш.

― Может случиться и так, ― отвечал Василий. ― Я читал, что и так бывало.

Малыш сразу на это согласился, потому что считал, что Василий и его портрет, вернее, его, Малыша, портрет приведёт его к славе. Приведёт Василия, а значит, и Малыша тоже. А ему хотелось славы, и, желательно, без унизительной работы в модельном бизнесе. Он был истинным сыном этого города, где потянешься к комоду за рубашкой, и день потерян.