году – утверждало донесение – помещичий хлеб погиб в большинстве экономий – у одних хлеб остался в поле в рядах, у других сгнил в скирдах), под впечатлением пустующих полей и валяющегося на дворах исхудалого скота, который поднимали за хвост и который стал гибнуть во многих экономиях, комитет, после двухдневного заседания 25—26 марта, вынес суровое постановление: всю землю и весь живой и мертвый инвентарь передать в руки крестьян, а остальное хозяйство, где это необходимо, передать в заведование доверенных лиц». «Такое постановление, – писал комиссар, – я нашел неприемлемым для себя и сложил полномочия председателя комитета. Это заставило комитет пойти на компромисс: 31 марта вопрос подвергся новому обсуждению». Постановлено было исключить всех мелких землевладельцев, в крупных экономиях ведение хозяйства оставить за владельцами, обеспечив им не менее, чем 30 дес. в поле, и допустить исключение для «правильных хозяйств». Постановлено было обеспечить «хозяйственно надежные» экономии рабочими руками, оставить в силе все арендные договоры. «За редким исключением, – констатировал комиссар Сухарев, – комитету удавалось справиться со своей задачей»498.

Раненбургский уезд был особливо неблагополучен в смысле «крестьянского движения». Следовательно, постановления уездного комитета носили специфический характер. Более показательны поэтому постановления общегубернского (рязанского) съезда «представителей губернского, уездных, городских, волостных комитетов, земств и городов, крестьянского союза, объединений кооперативов, Советов Р. и С. Д.», собравшегося во второй половине апреля. Эти постановления весьма отчетливо определили направление, в котором на местах решался «земельный вопрос», и служили знаменующим перстом для политики центрального правительства в области временных мер. Исходя из положения, что «земля должна принадлежать всему трудящемуся народу» и что разрешение основного вопроса о земле будет на созываемом в ближайшем будущем Учредительном собрании, съезд «во имя спасения родины от разгрома внешним врагом и защиты молодой свободы от внутренней анархии» постановил: 1. Признать правильное и полное использование в 1917 году всех земельных угодий, независимо от того, кому они принадлежат, вопросом государственной необходимости. 2. Временное, впредь до разрешения земельного вопроса на Учредительном собрании, использование путем реквизиции всех пахотных и луговых угодий (в особом «наказе» съезд пояснил, что под «всеми земельными угодиями» разумеются земли всех видов: монастырские, церковные, удельные, частновладельческие и крестьянские), с предоставлением всех земель, не могущих быть, по заключению местных комитетов, обработанными, обсемененными и убранными силами самих владельцев, в распоряжение местных (волостных и городских под контролем уездных) исполнительных комитетов. 3. Использование в реквизиционном порядке всех указанных земель и лугов на основании принудительной аренды с платой, проектируемой местными исп. комитетами»499. На местные исполнительные комитеты возлагалась обязанность принять все меры к обработке земли, убора урожая и сдачи всего излишка хлеба «на условиях, объявленных в законе о государственной хлебной монополии». Вместе с тем съезд признал «необходимым, чтобы Временным правительством было издано особое распоряжение о немедленной приостановке покупок, продажи, залога и дарения земель и лесов»500. Решение съезда было сообщено в Петербург через особую делегацию.

В дни Временного правительства первого состава лишь намечалась еще та общая платформа, которая могла быть выставлена от имени организованного крестьянства на первом собравшемся в Петербурге 4 мая Съезде Советов Крестьянских Депутатов и которая нашла отклик во всей России. Апрель и отчасти уже март были периодом организационным. На Совещании Советов такая платформа, объединившая разные течения революционной демократии и противопоставленная неопределенной правительственной декларации, была, однако, уже выработана. Резолюция, принятая 3 апреля, говорила о необходимости «перестроить коренным образом» земельные отношения: «только… передача земли трудящимся сделает земледельца действительно свободным». Признавая, что окончательное разрешение земельного вопроса принадлежит Учредительному собранию, революционная демократия, представленная на Совещании, заявила, что поддержит «самым решительным образом в Учредительном собрании безвозмездное отчуждение всех частновладельческих земель для передачи их трудящемуся народу, за исключением владений, не превышающих максимальных норм, каковые будут установлены для каждой области местными демократическими комитетами». В «переходное время» Совещание считало необходимым распространить конфискацию государственной властью удельных и кабинетских земель, теперь же на церковные и монастырские земли и издание Временным правительством декрета о прекращении впредь до разрешения Учредительным собранием земельного вопроса всякого рода земельных сделок. Совещание сказало и относительно создания на местах «до образования органов демократического самоуправления» комитетов для урегулирования заработной платы и для устранения недоразумений между частными владельцами и крестьянами. Совещание предусмотрело и закон 11 апреля о сдаче местными комитетами пустующих частновладельческих земель в аренду или обработку их наемным трудом «с помощью владельческого инвентаря» и с оплатой «по установленным комитетами ценам». На местные комитеты Совещание возлагало «обязанность бороться со всякими попытками самочинного разрешения на местах земельного вопроса», считая, что «всякое потрясение хозяйственной жизни в настоящее время в области земледелия может иметь для государства непоправимое бедствие, усиливая ту продовольственную разруху, которую сейчас переживает страна».

Реалистическая платформа, выработанная Совещанием, была далека от аграрного максимализма501. Ахиллесовой пятой для правительства оказалось требование о прекращении земельных сделок, против чего возражал класс земельных собственников502. Между тем, если бы сознание большинства, по крайней мере, земельных собственников с самого начала освоило неизбежность в обстановке 17 года радикальной аграрной реформы в духе, намеченном совещанием503, если бы Правительство с самого начала пошло хотя бы в декларативной форме по этому пути и повторило бы заключительную формулу резолюции Совещания – «народ в Учредительном собрании решит земельный вопрос в интересах трудящихся масс»; если бы, не предрешая даже вопроса в декларативной форме, Правительство указало в первом своем воззвании к крестьянам, что разработка вопроса будет вестись в соответствующем направлении – в интересах сельского трудового населения504, как рекомендовала Шингареву телеграмма Совета Московского Сельскохозяйственного Общества 16 марта, отправленная под влиянием полученных сведений о начавшихся беспорядках, – кто знает, может быть, судьба русской революции «сложилась бы иначе…»505. Настроения крестьянские в первые месяцы революции были, как мы видим, скорее миролюбивыми и соглашательскими, «случаи эксцессов» в деревне тонут в общем сознании «ответственности, желания действовать организованно и закономерно», – доносил в центр саратовский губернский комиссар, быть может, и склонный к некоторому преувеличенному, официальному оптимизму. Внесем здесь ту поправку, которую делает Чернов, приводящий несколько примеров «идиллических оазисов» из апрельских №№ с.-р. газеты «Земля и Воля» о соглашениях на местах между крестьянами и землевладельцами о земле до Учредительного собрания. (Так, в Елецком уезде крестьяне обязывались обрабатывать и помещичьи земли, пользуясь инвентарем владельца исполу – помещик получал 1/4—1/2 урожая.)506 «Общим правилом были настроения далеко не соглашательские» в обоих лагерях, – утверждает в историческом обзоре бывший министр земледелия первого коалиционного правительства. Эта поправка