Не ожидая моих объяснений по поводу того, разговаривал ли я с лицами из окружения Наполеона на медицинские или другие темы, губернатор, буквально взорвавшись, заявил мне: «Вам не разрешается, сэр, ни о чем говорить с кем-либо из лиц окружения Наполеона, которым предписаны те же ограничения, что и самому ему, за исключением проблем, связанных с медициной, и только тогда, когда вас вызовут к больному. Закончив беседу с больным, вам следует немедленно покинуть его. Вам возбраняется находиться среди них, если только вас не вызовут в связи с возникшей медицинской проблемой. Беседовали ли вы с кем-нибудь из них о чём-либо, помимо медицинских тем?»

Я ответил, сославшись на указания, данные мне им самим, что я не беседовал ни с кем из них о чём-либо, помимо медицинских проблем. «Вы, сэр, как всегда, не отвечаете мне прямо. Вы имеете привычку отправляться в город, когда приходят корабли. Я не одобряю эту вашу привычку. Вы отправляетесь в город, чтобы собирать новости для генерала Бонапарта». Я ответил губернатору, «что я являюсь английским офицером и, как таковой, не откажусь от своих прав; более того, я, как и другие английские офицеры, желаю приобретать предметы первой необходимости, как только их выгружают с прибывающих на остров кораблей, до того, как их начинают продавать по повышенным монопольным ценам. Поэтому, если губернатор намерен запретить мне появляться в городе, то я прошу вручить мне соответствующее письменное распоряжение».

Сделать это сэр Хадсон Лоу отказался, заявив с презрительной усмешкой: «Эта просьба достойна того места, откуда вы приехали сегодня сюда, и тех людей, с которыми вы там общаетесь. Я не думаю, что человека, связанного определёнными обязательствами перед Наполеоном Бонапартом, следует принимать в обществе, и я не одобряю ваше появление в городе, когда прибывают корабли. Я не доверяю вам, сэр».

Я ответил губернатору, «что никакими обязательствами я не связан перед Наполеоном, как и каждый другой человек, которого безоговорочно принимают в любом обществе джентльменов». Губернатор ответил мне, «что с моей стороны было наглостью и проявлением высокомерия посметь судить о той линии поведения правительства его величества, которое оно посчитало нужным проводить в отношении Наполеона Бонапарта». Я ответил, что «я и не пытался судить об этом, что я просто упомянул о том, что является правилом поведения в обществе». — «Вы — человек, недостойный доверия, сэр, я не доверяю вам». — «Ничем не могу помочь вам, сэр. Однако для меня утешением служит тот факт, что при данных обстоятельствах мой разум сознаёт правоту».

Моё заявление губернатор расценил как новое оскорбление, после чего он осыпал меня ругательствами. Немного восстановив своё дыхание после потока брани в мой адрес, его превосходительство заявил следующее: «Недавно, когда прибыл корабль, вы воспользовались этим и провели время в городе, вместо того чтобы явиться сюда для доклада». — «Сэр, я поступил так, полностью сообразуясь с вашими же указаниями, которые вы мне дали 30 января. Вы тогда сказали мне — в присутствии майора Горрекера, — что когда я встречу в городе г-на Бакстера или сэра Томаса Рида и доложу одному из них о состоянии здоровья Наполеона, то этот мой доклад может отменить необходимость моего посещения «Колониального дома» в этот день. Поэтому встретившись с г-ном Бакстером в этот день и сообщив ему всё, что должен, о состоянии здоровья Наполеона, я не посчитал нужным заходить в «Колониальный дом».

Губернатор попытался выпутаться из неловкого положения, в которое он попал. Тогда я обратился к майору Горрекеру, спросив его: разве я не повторил собственные слова его превосходительства? Губернатор заявил далеко не в самой сдержанной манере, что моё обращение к майору Горрекеру является оскорбительным для него (губернатора). После чего с его стороны последовал новый взрыв брани в мой адрес, которая продолжалась довольно продолжительное время.

18 февраля. Наполеон выглядел более оживлённым, чем в течение последних нескольких дней.

Вновь беседовал с ним по поводу кончины принцессы Шарлотты. Наполеон высказал мнение, что если бы она была женой бедного механика, то она была бы спасена, и что любая из торговок Центрального рынка в Париже получила бы больше заботы и внимания со стороны её родственников и друзей, чем наследница самого главного трона в Европе от своих родственников и друзей.

Затем он заговорил о планах, которые он вынашивал в отношении Англии.

«Если бы мне удалось осуществить высадку войск на берег Англии, — заявил он, — то у меня не было бы сомнений в том, что я добьюсь осуществления своих планов. Для высадки были готовы три тысячи шлюпок и ботов, на каждом из которых размещались двадцать человек, одна лошадь и пропорциональное число артиллерии. Применив хитроумную уловку, мы бы отвлекли ваш флот подальше от берегов Англии, как я ранее уже объяснял вам, что сделало бы меня полным хозяином Английского канала. Без этой хитроумной операции с вашим флотом я бы не рискнул совершить попытку высадки на берег Англии. Мне было бы достаточно четырёх дней, чтобы войти в Лондон. В стране, подобной Англии, изобилующей равнинами, организовать оборону очень трудно. Я не сомневаюсь в том, что ваши войска выполнили бы свой долг, но одно проигранное сражение, и ваша столица была бы в моей власти. Вы бы не смогли собрать армию, достаточно сильную для того, чтобы победить меня в генеральном сражении. Ваши идеи о том, чтобы предать огню и уничтожить ваши города и саму столицу звучат очень правдоподобно в дискуссии, но абсолютно нереальны для их осуществления. Вы бы приняли участие в сражении и проиграли его.

«Ну что ж, — сказали бы вы, — нас разбили, но мы не потеряли нашей чести. Теперь мы постараемся извлечь наибольшую выгоду из нашего несчастья. Мы должны договориться». Я бы предложил вам конституцию вашего собственного выбора, сказав вам: «Соберите в Лондоне депутатов от народа и выбирайте себе конституцию». Я бы призвал Бурдетта и других популярных лидеров, чтобы подготовить текст конституции, соответствующий пожеланиям народа.

Вы слишком богаты. Ваша верхушка обладает слишком многим, чтобы оказывать сопротивление, а ваши канальи имеют слишком мало для того, чтобы получить что-нибудь в результате совершённых перемен в стране. Если бы, на самом деле, английский народ предположил, что я намерен превратить Англию в провинцию Франции, то тогда действительно ваш национальный дух совершил бы чудеса. Но я бы образовал республику в соответствии с вашими собственными пожеланиями, потребовал бы умеренную контрибуцию, едва достаточную на то, чтобы заплатить войскам, и, возможно, отказался бы даже и от этой контрибуции. Ваши канальи[64] встали бы на мою сторону, зная, что я представитель народа и сам вышел из народа, что если человек обладает достоинствами и способностями, я буду способствовать его продвижению по службе, не спрашивая о том, сколькими коленами дворянского сословия он обладает. Ваши канальи знали бы, что, принимая мою сторону, они будут освобождены от ярма аристократии, от которого они страдали.