— Дорогой мой, а если бы изуродовали твою жену? Представляю, как бы ты к этому отнёсся, — усмехнулся Вербиков. — Просвети, как продвигается южноморское дело. Коротко, по-военному.

Чикуров постарался рассказать сжато. Вербикова очень заинтересовал сегодняшний эпизод со Скворцовым-Шанявским, и он спросил, что это за личность.

— Тёмная, — ответил следователь. — Представляешь, в паспорте у него липецкая прописка, улица, дом, квартира — все чин чинарем. Я связался с Липецком, оказывается, тот дом давно сломали. И ещё. Скворцов-Шанявский всем представлялся как профессор, персональный пенсионер. Звоню в Министерство социального обеспечения и в ВАК — все липа!

— Да-а, — протянул Вербиков, — интересненько. Особенно в свете того, что произошло с Иркабаевым. Ну а в смысле общей концепции к какому ты пришёл выводу?

— Честно говоря до окончательного ой как далеко, — признался следователь. — Уж больно разномастная компания. С одной стороны, известный художник, я имею в виду Решилина, а с другой — Роговой-Барон, главарь банды… Заместитель министра Варламов и убийца, грабитель Пузанков… Прямо Ноев ковчег!

— У Ноя было все честно, — улыбнулся Вербиков. — В ковчег он взял семь пар чистых и семь нечистых. И пришвартовался к горе Арарат, чтобы спастись от потопа… А для чего собралась у горы Верблюд эта компания?

— Заметь, сугубо мужская, — добавил Чикуров.

— Да. А у мужчин обычно какой повод собраться?

— Поводов-то масса, но в данном случае можно предположить: водка, деньги, карты. Но мы с Кичатовым склоняемся к мысли, что причиной были наркотики. Ведь гашиша у Привалова имелось — во! — Игорь Андреевич провёл ладонью выше головы.

— Неужто и Варламов? — с сомнением покачал головой Вербиков. — Ведь как-никак заместитель министра…

— А ты вспомни совсем недавние запойные времена! Пили на равных и министры и работяги. Разве не так?

— Не совсем на равных. Одни пили коньячок, другие — бормотуху, — улыбнулся Олег Львович.

— Разве что, — ехидно поддакнул следователь.

— И все же, согласись, пьянка — одно, а сесть на иглу или на винт, как говорят наркоманы, — другое.

Вдруг зазвонил один из телефонов. Вербиков снял трубку. Разговор длился долго. Как понял Игорь Андреевич — о ЧП в Средневолжске. Когда он закончился, Олег Львович с треском положил трубку и чертыхнулся.

— В чем дело? — поинтересовался Чикуров.

— Унюхали-таки!

— Газетчики?

— Ну да! И откуда? — Вербиков вышел из-за стола и нервно заходил по кабинету. — Между прочим, — он остановился возле следователя и показал на телефон, — твой старый знакомый, Мелковский…

— Мелковский?! Опять?!

— На этот раз он жаждет крови Жура! Требовал от меня подробностей. А откуда у меня подробности? Да ты сам слышал: пока не разберусь, ничего никому сообщать я не собираюсь. Им, журналистам, только дай палец.

— А что Мелковский?

— Буду, говорит, вести параллельное журналистское расследование. Докопаюсь, мол, до истины. Потом выступит в печати «невзирая на лица»…

— Хамелеон, да и только! — возмутился Чикуров. — Вспомни фельетон, где он метал гром и молнии на голову бедного Васи Огородникова. И за что? За мягкотелость и либерализм по отношению к матёрому взяточнику Цареградскому. Ратовал за решительность. А теперь, выходит, ратует за противоположное.

— Нашёл от кого требовать принципиальности, — криво усмехнулся начальник следственной части и снова зашагал по комнате. — Ну и принесла его нечистая по наши души! Уж он-то постарается насолить тебе за березкинское дело! И меня, естественно, не забудет. Ах, как это некстати!

— Да полно тебе, Олег… — пытался успокоить шефа Чикуров.

— Помни моё слово, этот борзописец сделает все, чтобы развалить следствие по южноморскому делу! Ты даже не представляешь, чем для меня будет появление критического материала в печати!

— Не понимаю, чего ты так испугался какого-то Мелковского?

— У меня уже два выговора! Понимаешь, два!

— Разберёшься с Журом, позвони, хорошо? — попросил Чикуров.

— Непременно, — пообещал шеф.

Попрощавшись с Вербиковым, Игорь Андреевич вернулся к себе, но работа не шла: мысли постоянно возвращались к ЧП в Средневолжске. Сама по себе история была отвратительной, да плюс ко всему ещё создавала массу трудностей для следствия. Теперь необходимо подыскивать нового оперативника, вводить в курс. А для этого нужно время. Время, которого и так не хватало.

На следующий день с утра Игорь Андреевич позвонил судебно-медицинскому эксперту. Тот как раз сидел над составлением заключения по результатам вскрытия трупа Скворцова-Шанявского.

Извинившись за своё нетерпение, следователь попросил поделиться выводами.

— Вывод однозначный, — ответил врач. — Самоубийство. На большом и указательных пальцах правой руки имеются лёгкие порезы, что вполне естественно, когда сам орудуешь бритвенным лезвием.

— На теле были ещё кровоподтёки, — напомнил Чикуров.

— Да, кровоподтёки, ссадины и зажившие ранки… Происхождение кровоподтёков и ссадин на обеих запястьях рук — это следы не то борьбы, не то сдавливания. Возможно, покойному связывали руки верёвкой или ещё чем-то мягким. А вот затянувшиеся струпьями ранки на груди — не что иное, как ожоги.

— Какого рода?

— Прижигали раскалённым круглым предметом, скорее всего — сигаретой.

— И как задолго до смерти?

— Думаю, дня за три-четыре, — ответил судмедэксперт и в завершение сказал: — Подошлите кого-нибудь за заключением часиков в пять.

— Хорошо, — пообещал следователь и подумал: кого это он может послать? Все приходится самому, на своих двоих.

Он снова прочитал предсмертную записку Скворцова-Шанявского.

«Выходит, „истязания“ — выражение не фигуральное, — решил Чикуров. — Кто-то издевался над Валерием Платоновичем. Причём с особой жестокостью. Но зачем? Чего хотели добиться от него? Сведений, действий? Что-то вымогали? А может, мстили?»

Следователь вынул из сейфа целлофановый пакет с окурком сигареты, найденным под креслом в квартире, которую снимал покойный. Человек, бросивший окурок, был, по-видимому, заядлым курякой: сигарета докурена почти до самого фильтра. Вполне возможно, что как раз ею и прижигали грудь Скворцову-Шанявскому. Сам Валерий Платонович не курил.

На листке перекидного календаря было записано: «Жоголь». Он, вероятно, мог сообщить что-нибудь о Скворцове-Шанявском. Вчера по этому номеру телефона никто не отвечал. Игорь Андреевич набрал его снова. Трубку взяла женщина.

— Будьте добры, позовите Леонида Анисимовича, — попросил Чикуров.

Негромкий, надтреснутый, как это бывает у пожилых и больных, голос поинтересовался: