— Пятьдесят лет сознательной жизни я только и думала об этом дне, когда наконец российское крестьянство станет во главе судеб русского народа. Я не знаю счастливее себя человека, тем более что столько прекрасных товарищей, мужественных, светлых погибло раньше меня и не дождались этого.

На трибуне военный министр Керенский. Говорил о необходимости восстановления обороноспособности армии. При решении земельного вопроса он рекомендовал дисциплину, осторожность и выдержку, коль скоро «каждый неосторожный шаг может привести к печальным последствиям»[1364].

Исполком Петросовета призвал совместно с ним составить «единый представительный орган, выявляющий волю всей трудовой демократии». Фигнер приветствует от старых народовольцев. Альбер Тома — от французских социалистов. Появились представители петроградского гарнизона с морем красных знамен и военными оркестрами, игравшими Марсельезу. Питирим Сорокин записал: «Настроения крестьян более здоровые и взвешенные, чем у рабочих и солдатских масс»[1365].

Мандатная комиссия подвела итоги регистрации: 1353 делегата, из них 672 от деревни, 681 — от армии. Те из них, кто обозначил партийную принадлежность, распределились следующим образом. Фракция эсеров насчитывала 600 человек, меньшевиков — свыше ста, энесов и трудовиков — около десятка. А где же большевики? 14 делегатов, в основном из Белоруссии, во главе с Михаилом Васильевичем Фрунзе обозначили себя — на всякий случай — как «группа беспартийных». Это была беспокойная группа. Быховский писал десятилетие спустя: «Теперь, бросая ретроспективный взгляд на те дни, приходится признать, что успех агитации этой группы объяснялся именно тем, что лозунги ее — захват земли и «Долой войну» — соответствовали настроениям крестьянства. Крестьянство желало немедленного «порешения» земельного вопроса и устало от войны».

Быховский же подтверждал, что настроения делегатов были куда более радикальными, чем у руководства съезда: «В отдельных группах делегатов можно было слышать голоса, что надо все скорей решать и делать, а то как бы опять не остаться при разбитом корыте, как в 1905 году. Правда, обаяние партии эсеров было очень велико: делегаты глубоко доверяли руководителям съезда — эсерам… и готовы были соглашаться с их призывами к хладнокровию, спокойствию и терпению, но все же многие не понимали, почему именно так нужно. Делегаты, приехавшие прямо из деревень и не разбиравшиеся в тонкостях конституционно-правовых вопросов, нередко недоумевающе спрашивали, почему Всероссийский съезд крестьянских депутатов не может заменить Учредительного собрания или быть Учредительным собранием, если крестьянство составляет более четырех пятых населения страны, да и к тому же, раз рабочие и солдаты тоже с ним»[1366].

На утверждение съезда его президиум вынес вопрос об учреждении коалиционного правительства. Для чего на съезд пришли все без исключения министры-социалисты. «При этом в самом начале обсуждения вопроса выяснилось одно не совсем приятное обстоятельство, — замечал Быховский. — Многие из членов съезда были уверены, что вопрос о коалиции, распределении портфелей и персональном составе ее должен быть еще в окончательной форме решен съездом. Но Чернов, выступавший первым по этому вопросу, заявил, что вопрос уже кончен, а потому «после драки нечего лезть с кулаками». Министр земледелия произвел на собравшихся странноватое впечатление. Писатель Пришвин замечал: «Чернов — маленький человек, это видно и по его ужимкам, и улыбочкам, и пространным, хитросплетенным речам без всякого содержания. «Деревня» — слово он произносит с французским акцентом и называет себя «селянским министром». Видно, что у него ничего за душой, как впрочем, и у большинства «селянских министров», которых теперь деревня посылает в волость, волость в уезд, уезд в столицу»[1367].

В поддержку коалиции как решенного вопроса высказались также Пешехонов, Керенский и Скобелев. Разочарованию депутатов, полагавших, что они приехали в столицу решать важные государственные вопросы, не было предела. Против коалиции высказывались лишь «беспартийная» группа Фрунзе и левое крыло эсеров[1368].

Но ленинская «Правда» не унывала: «В кулуарах те самые крестьяне, которые голосовали за коалиционное правительство, говорили:

— Ничего! Запахивать-то землю все же будем и аренды платить тоже не станем…

Крестьянин хочет устраивать все мирно, по-хорошему, классовая борьба в городе и в деревне его пугает, и потому он за соглашение на верхах, в центре, потому что убежден, что у себя на месте он остается полноправным хозяином своей судьбы»[1369].

Следующим обсуждался продовольственный вопрос, основным докладчиком выступал видный экономист Николай Дмитриевич Кондратьев. Он доказывал:

— При создавшемся положении государство должно взять в свои руки регулирование хозяйственной жизни, а это требует прежде всего введения хлебной монополии.

Выступали также Шингарев и Пешехонов, которые дали печальную картину продовольственного положения в тылу и на фронте и призывали съезд воздействовать на крестьянство, чтобы оно пошло на жертвы во имя спасения страны и армии. Не тут-то было: «крестьянские депутаты предъявили в этом вопросе встречный иск, требуя распространения государственного регулирования на промышленность и торговлю и обуздания алчной спекуляции торгово-промышленного класса, — словом, требуя жертв также от имущих классов». Резолюция по этому вопросу ставила цели: «государственная монополия и твердые цены на все продукты массового потребления, «государственное регулирование» производства основных продуктов потребления, введение карточной системы для распределения этих продуктов, упорядочение транспорта, запрещение производства и ввоза предметов роскоши, ограничение прибыли капиталистов, создание массовых демократических продовольственных органов, увеличение пайка семьям всех призванных»[1370].

Следующими на съезде были вопрос о мире и дискуссия по общеполитическим вопросам. Ленин подогрел страсти, направив делегатам открытое письмо, в котором раскрывал свои разногласия с эсерами и меньшевиками: «Эти глубокие разногласия касаются трех самых важных вопросов: о земле, о войне и об устройстве государства.