Затем перед нами возникла ужасно знакомая картина, и мы сразу узнали в ней мир, в котором сейчас находились. Красные равнины с бурыми озерами сменялись фиолетовыми плоскогорьями и почти черными горами со срезанными вершинами. И вот перед нами мелькнула знакомая трещина, дно которой не было скрыто туманом, от него лишь, подобно знойному мареву, поднимались к небу те самые неведомые силы. Оно было ровным, как выложенный плитами пол подземелья, а вздымающиеся с обеих сторон стены ущелья выглядели, как совсем свежий разрыв. Создавалось впечатление, что недра этого странного мира вдруг раздулись, и покрывающая их кристаллическая корка, не выдержав давления, лопнула, дав свободу тому, что, накопившись и уже не помещаясь в ней, неудержимо рвалось наружу. Вдруг мы увидели на дне, которое значительно приблизилось, ярко сияющий световой шар, который, пульсируя и меняя очертания, двигался по гладкой поверхности. Затем он вытянулся, став похожим на короткого и толстого червя, и начал рыскать по дну ущелья, словно что-то на нем ища. И тут я, к глубокому изумлению, увидел себя внутри него! Тесно переплетясь и проникнув друг в друга, мы превратились в сплошную его плоть, которая не была похожа ни на одно из живых построений. Мы искали вход в это непроницаемое ничто, по которому ползло новое Мы, и мы нашли его! Неведомые силы широким потоком вдруг потекли нам навстречу, проникая и пронизывая нас, превращая в тончайшую пыль или дым. Мы же, нырнув в этот поток, впитались в эту неописуемую твердь, словно вода в песок, скрывшись в ее глубинах.

Непроглядный мрак окутал меня. Он был неимоверно тяжелым и гнетущим, вызывая мучительное томление. Ясно чувствовалось, что лампа, несмотря на все свои старания, не могла показать того, что скрывалось за той гранью, которую мы преодолели. И все это невыносимое напряжение разом спало, едва мы вновь оказались на поверхности. Казалось, лампа даже разгорелась сильнее, а мы заново обрели себя. И тут опять произошло удивительное: мы впервые увидели магический кристалл со стороны. Описать его было невозможно, ибо он не имел формы, походя на неправильный и постоянно меняющийся клубок или хитросплетение бесчисленных нитей и волокон, сплошь унизанных узелками, которые беспрерывно вспыхивали и переливались самыми разными цветами, словно бриллианты, пересыпаемые в ярких лучах. И лишь где-то в глубине этого сияющего клубка проступало что-то оформленное, четко многогранное, но также с неуловимыми очертаниями, да еще и беспрестанно вращающееся и поворачивающееся вокруг множества осей. Кристалл, переливаясь всеми этими неописуемыми проявлениями, неспешно путешествовал по дну ущелья, и в нем, в этих необычайно ярких и разнообразных переливах, явно ощущалось что-то новое, благородное и величественное, чего раньше не было и в помине. Словно бы, побывав Там, он приобрел нечто, поднявшее его на более высокую ступень совершенства.

Зрелище было настолько завораживающим, что мы любовались и любовались им, забыв обо всем, особенно о времени. И лишь когда кристалл добрался до стоящего или лежащего в ущелье огромного и непонятного сооружения, достигавшего его края и даже возвышавшегося над ним, лампа вдруг погасла сама собой. Кусочек факела внутри нее исчез, превратившись в самое невероятное из всех видений, рожденных ею. Мы были изумлены и возбуждены увиденным до крайности, ибо лампа показала нам то, что, как мы сразу поняли, нам здесь предстояло и что, по-видимому, изначально манило нас в этот мир, заставив выбрать именно его из множества других. В горячих обсуждениях увиденного прошел весь день, за который мы мало-помалу успокоились, решив непременно предпринять попытку проникнуть в эти таинственные недра, пусть даже и ничего там не приобретя.

Следующие два дня, таких же темных, мы посвятили всевозможным телесным упражнениям, очищению наших тел от ядов и пагубных сил этого мира, а также созерцанию звезд, которые, как мы только сейчас заметили, имели совершенно другое расположение, чем в нашем мире. Это, как и отсутствие луны, было очень непривычно и поначалу весьма удивительно, пока мы не осознали его полной логичности и очевидности: ведь звезды просто не могут располагаться одинаково в разных частях безбрежья. Когда же наконец небо на востоке (как странно прозвучало в этом чужом мире наше родное название!) достаточно посветлело, мы, заранее собравшись, отправились в путь по краю разлома, как и наметили, в противоположную сторону. Пройдя на летучих пузырях две горы, что заняло совсем немного времени, мы подошли к небольшому изгибу края ущелья, скрывавшему дальнейший обзор с нашей горы. Когда же мы преодолели его, нашим глазам открылась картина, поразившая нас до самых глубин, хотя мы шли сюда как раз за тем, чтобы увидеть именно ее. В ущелье, упершись в его дно заостренным носом и полностью перегородив его своим продолговатым телом и распростертыми крыльями, лежало подобие исполинской птицы, окованной блестящим металлом. Тело его было цилиндрическим и столь огромным, что хвост, состоящий из нескольких перекрещенных птичьих хвостов, возвышался над краем ущелья, торча вверх немного наклонно. Крылья, плавно вырастая из тела, лишь отдаленно напоминали птичьи и имели форму трапеций, сужаясь к концам. Размах их был настолько большим, что они упирались в противоположные стены ущелья, разрушив их кристаллическую породу и, похоже, намертво застряв в ней. Нос же был чувствительно смят, очевидно, от удара о дно. На теле и крыльях тут и там имелись изображения в виде кругов, овалов и четырехугольников, поверхность же сплошь состояла из слабо блестящего металла. Весь облик этого сооружения однозначно говорил о его рукотворности и о том, что оно упало сверху, претерпев при этом сильный удар. Размеры же его позволяли предположить, что оно прилетело из звездных далей и является как раз одним из тех самых кораблей. Покоилось оно совершенно безмолвно, и Саид, ощупав его своими чудесными чувствами, сообщил, что оно столь же безжизненно, как и виденные нами раньше таинственные предметы. Мы долго и потрясенно взирали на него, понимая, что перед нами – результат катастрофы, гораздо более ужасной, чем гибель кораблей в озверевшей морской пучине, и что едва ли хоть кто-нибудь из отважных странников на борту этого судна остался жив. И раскинувшееся у наших ног ущелье, а может быть, и весь этот мир, вдруг представились нам гигантской зловещей паутиной, расставленной кем-то кровожадным, заманивая и безжалостно поглощая неосторожных. Однако мы тут же вспомнили ночное видение, в котором лампа ни о чем таком нас не предостерегала, а, наоборот, звала проникнуть туда, куда, похоже, стремилась с ходу проникнуть эта блестящая птица.

– Может быть, эти суда пусты потому, что их обитатели уже там, – предположил Ибрагим. – Силы, исходящие оттуда, зовут – это чувствуется сразу, причем в этих призывах нет враждебности и коварства, они, хотя и чужды нашим первородным силам, имеют что-то родственное нам, и это тоже чувствуется. К тому же лампа ясно показала, что мы можем проникнуть туда и вернуться обратно, да еще и с какими-то приобретениями. Убежден, что мы должны это сделать. Только для этого нам, разумеется, придется стать одним существом.

– А мы ведь уже и так в определенном смысле стали одним существом, – ответил я. – И чем дальше, тем больше им становимся. Так что, думаю, мы ничего от этого не потеряем. К тому же мне кажется, это теперь – наш путь и наша судьба. И по-моему, нам не стоит терять время.