Шрифт:
Интервал:
Закладка:
308
П. Б. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. С. 71. Здесь же Струве касается политики Витте (с. 69) в едином контексте с анализом отношения Маркса 1840-х к протекционизму (с. 70) и неверия молодого Энгельса в протекционизм Листа, ограничивавший рост промышленности объёмом внутреннего рынка (с. 81).
309
Пётр Струве. Научная история русской крупной промышленности [1898] // Пётр Струве. На разные темы (1893–1901). С. 448.
310
П. Б. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. С. 182, 283, 284, 287.
311
О необходимости приоритетной экономической экспансии Российской империи на Ближний Восток и вообще в направлении Османской империи Струве подробно писал в своём национал-либеральном проекте — в статье «Великая Россия: Из размышлений о проблеме русского могущества» (1908).
312
П. Б. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. С. 256–257, 260, 261, 284.
313
В русской мысли была произнесена и иная перспектива, иная задача преодоления отсталости России на пути индустриализации. Бывший революционер-народник, в 1880-е — главный оппонент другого бывшего революционера-народника, марксиста Г. В. Плеханова, уже в 1890-е — зрелый консерватор и антиреволюционер Л. А. Тихомиров (1852–1923) писал: «Крупное производство в единственно испробованной капиталистической своей форме есть явление само по себе только благодетельное», ибо «это может дать нам средства культурное сравняться с Европой» — и таким образом вырваться из-под влияния социализма (Л. Тихомиров. Нужна ли нам фабрика? // Русское Обозрение. Т. I. Январь. М., 1891. II о. С. 308–309). То есть в то время, когда русские марксисты ещё только надеялись убедить народников в полезности промышленного капитализма вообще и возможности для России формы его концентрации до европейского образца, из правого и монархического лагеря такое признание уже прозвучало, но для истории русской мысли и для абсолютного большинства тех, кто участвовал в дискуссии о судьбе капитализма в России, такого признания словно не существовало: оппозиционный консенсус игнорировал Тихомирова.
314
А. Бебель. Женщина и социализм [1878] / Пер. под ред. В. А. Поссе. М., 2011. С. 455. Видимо, главным адресатом этого критического пассажа Бебеля был известный деятель германской социал-демократии, государственник и патриот Г. Фольмар, автор книги «Изолированное социалистическое государство» (1879). Именно пример Фольмара как негативный (но не объяснив, чем он действительно плох) вспомнил позже Л. Д. Троцкий в своей полемике против сталинской доктрины «социализма в одной стране»: Л. Д. Троцкий. Две речи на заседании Центральной контрольной комиссии [1927] // Л. Троцкий. Сталинская школа фальсификаций: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. М., 1990. С. 141–142.
315
Обнаруживая предвосхищение учения Маркса о капитале и труде в наследии политэконома Г. фон Тюнена, критик был склонен объяснить пренебрежение к нему Маркса не только марксовым нарциссизмом, но и тем, что достигнутые Тюненом «научные результаты [прежде]… не вошли в общий оборот экономической литературы, и что главные отделы его трактата об „изолированном государстве“, касаются специально сельского хозяйства, мало интересующего большинство экономистов» (Л. З. Слонимский. Экономическое учение Карла Маркса. СПб., 1898. С. 158).
316
Александр Шубин. Социализм. «Золотой век» теории. М., 2007. С. 444–446, 450, 458.
317
П. И. Новгородцев. Об общественном идеале [1910–1922]. М., 1991. С. 124, 126.
318
Один из недавних и возмутительных примеров — книга, русскими издателями названная «одной из самых цитируемых работ по предреволюционной эпохе»: Эрик Лор. Русский национализм и Российская империя: кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны [2003] / Пер. В. Макарова. М., 2012. Издатели перевода пропагандистски и недобросовестно придали нейтральному гражданскому английскому оригиналу названия (Nationalizing the Russian Empire) ничем не обоснованный смысл этнического национализма как стержня политики России. Но, говоря о борьбе против засилия немцев и евреев в экономике, и сам Э. Лор придумывает нечто совершенно фантастическое: что для этого «была взята на вооружение одна из идей классового национализма — освобождение „коренной“ нации от якобы зависимых отношений с мировой экономической системой (…) марксизм-ленинизм завершил диалектическую трансформацию марксизма от идеологии, провозгласившей международный пролетариат основной движущей силой исторического процесса, к новой идеологии, прежде всего стремящейся к освобождению и развитию сравнительно отсталых наций, то есть фактически „марксизм-ленинизм стал одним из вариантов национализма“… Если советская система гораздо в большей степени, чем принято считать в историографии, обязана экономическому национализму, то появление этого вида национализма во время Первой мировой войны становится важнейшим формообразующим эпизодом» (С. 16, 201–203; 206, прим. 18). Вместо того, чтобы на деле оценить нелинейные отношения Маркса и Энгельса к Листу, а также изучить реальное отношение к нему Ленина и реальную судьбу наследия Листа в советской доктрине, Э. Лор «аргументирует» выдуманную им связь между протекционизмом Ф. Листа и ленинизмом единственной ссылкой на единственную (и заведомо лживую) фразу своего учителя, профессора истории Украины Романа Шпорлюка о том, что «марксизм-ленинизм стал одним из вариантов национализма»: R. Szporluk. Communism and Nationalism: Karl Marx versus Friedrich List. New York, 1988. P. 225 («The ideas of Marx and List remained powerful-indeed, they gained in influence after 1917. But their respective doctrines lost their former intellectual and political unity and coherence. Marxism, or to be more precise, Marxism-Leninism, became a variant of nationalism»). В поисках неблаговидной связи Листа и коммунизма Э. Лор мог бы, конечно, сослаться на мнение западного классика советологии, но в нём, не менее радикальном, он не