(в обращении к которой он теперь использует формальное «вы» [“Sie”]) затмил здесь все воспоминания о бедности, нездоровье и отчаянии последних дней на Ибице, превратив их в идиллию, по сравнению с которой жизнь в Дании действительно должна была казаться унылой и одинокой.

Вообще Беньямин в своем одиночестве часто утешался воспоминаниями о своих романах – даже тех, которые так и не состоялись. Процитированный выше черновик продолжается так: «Время и расстояние и мне показали с большей силой и ясностью, от чего зависит моя привязанность к вам. Меня переполняет потребность в том, чтобы вы были рядом; ожидание этого момента задает ритм моих дней и моих мыслей. Я не мог бы подобным образом ощущать ваше пребывание рядом со мной, если бы в нем не жила частица вас. Сейчас я понимаю это лучше, чем год назад». Следует напомнить, что Анна Мария Блаупот тен Кате к тому времени вышла замуж за француза Луи Се-лье, и Беньямин видел их обоих той зимой в Париже. Это была не единственная его попытка разжечь прежнее пламя. В августе он снова писал Инге Букхольц, заявив, что «год не играет для меня роли. В то же время я кладу на чашу весов наши четыре года, и они оказываются легкими» (GB, 4:477). Нам известно, что это письмо дошло до адресата. Инге Букхольц ответила, что сожгла все письма Беньямина и более недоступна ни по одному из имеющихся у него адресов (GB, 4:477n). Лишь в конце сентября попытки Беньямина наладить любовную переписку дали какой-то результат.

18 сентября Беньямин ненадолго покинул Сковсбостранд, чтобы присоединиться к Брехтам в Драгере – маленьком прелестном приморском городке всего в нескольких милях от Копенгагена, куда Хелене Вейгель увезла детей. Беньямин получил возможность провести несколько приятных часов у моря и упиваться в Копенгагене жизнью большого города, которой ему не хватало. Многочасовые прогулки по улицам, а также покупка набора диапозитивов у «мастера по татуировкам» в чрезвычайной степени подняли его настроение. «Я только что вернулся из Копенгагена, – источал он восторги в письме Альфреду Кону пару недель спустя, – где получил возможность пополнить несколькими очень милыми образцами единственную коллекцию, о продолжении которой я могу подумывать в беззаботные мгновения, а именно коллекцию цветных диапозитивов. Мне удалось купить у специалиста по татуировкам несколько образцов, нарисованных им самим, сняв их со стены его маленькой каморки, расположенной позади ремесленной мастерской на канале в Копенгагене» (GB, 4:508). Эти диапозитивы станут едва ли не самым ценным из всего имущества, какое сохранится у Беньямина в изгнании, и в грядущие годы будут украшать стены многих его номеров в отелях и квартир. Кроме того, однажды в Драгере он завернул за угол и столкнулся со своим берлинским другом Виландом Херцфельде (1896–1988), братом Джона Хартфилда и владельцем издательства Malik Verlag. Наряду с Гарри Графом Кеслером, Георгом Гроссом и Эльзой Ласкер-Шюлер Беньямин одним из первых поддержал это издательство, основанное в 1917 г. В то время именно в Malik Verlag выходило большинство журналов берлинских дадаистов; после 1920 г. оно занялось выпуском книг. В число его авторов входили Курт Тухольский, Эптон Синклер, Джон Дос Пассос, Максим Горький, Владимир Маяковский и Оскар Мария Граф. Херцфельде с его откровенно левой ориентацией едва избежал застенков гестапо и весной 1933 г. бежал в Прагу, бросив библиотеку более чем в 40 тыс. книг, которая стала топливом для костров во время нацистских сожжений книг. Сейчас же, увидев своего старого друга, Херцфельде воскликнул: «Надо же, Беньямин! Надо думать, вы тоже принадлежите к поколению 1892 года? Несомненно, нам предстоит видеться время от времени. Ведь, знаете ли, с этим поколением дело обстоит так: самые нежные пропали еще до 1914 года; глупые пропали в 1914–1918 годах; а те, кто остался, еще какое-то время продержатся» (C, 478). Беньямин, несомненно, вполне понял жизнерадостное предсказание Херцфельде как указание на то, что тот едва ли понимает его положение.

В Драгере Беньямин застал Брехта в нетипичном для него состоянии нерешительности. Сам Брехт объяснял это непривычное для него состояние теми преимуществами, которые имелись у него по сравнению с большинством других эмигрантов. Как выразился Беньямин в своих «Записках из Свеннборга», «поскольку в целом он не склонен видеть в эмиграции серьезную основу для планов и начинаний, похоже, что a fortiori это не имеет для него никакого значения» (SW, 2:788). Впрочем, нерешительность Брехта не помешала ему привлечь Беньямина к литературному сотрудничеству. В первые дни своего пребывания в Драгере Беньямин совместно с Брехтом и выдающимся философом-марксистом Карлом Коршем (1886–1961) работал над сатирой на Гитлера «в стиле ренессансной историографии» – прозаическим произведением, носившим рабочее название «История Джакомо Уи» (SW, 2:788). Корш активно участвовал в германской революции 1918–1919 гг. на стороне левых сил, в то же время занимаясь передовыми исследованиями в области права. В 1923 г. он получил должность профессора права в Йенском университете, и в том же году вышел его magnum opus «Марксизм и философия». Эта книга наряду с трудами Дьердя Лукача и Антонио Грамши представляет собой важнейший теоретический вклад XX в. в критический марксизм. Кроме того, в 1920-е гг. Корш выделялся в политической сфере своей оппозицией сталинизму, и эта позиция в 1926 г. привела к его изгнанию из коммунистической партии. Лишившись в 1933 г. профессорской должности, Корш сначала ушел в подполье, а затем эмигрировал в Данию, Великобританию и, наконец, в 1936 г. в США, после того как бывшие товарищи по партии объявили его «троцкистско-гитлеровским агентом». Знакомство Беньямина с Коршем стало для первого поворотным пунктом: Беньямин, никогда не проявлявший особого интереса к произведениям самого Маркса, благодаря чтению Корша приобщился к передовому истолкованию марксизма. «Марксизм и философия» – одна из книг, на которые Беньямин чаще всего ссылается в «Пассажах»; кроме того, она вообще оказала значительное влияние на политическую позицию Беньямина, хотя не следует забывать и того, что после первого прочтения этой работы в 1930 г. он писал Адорно: «Довольно неуверенные шаги – по крайней мере так мне показалось – в правильном направлении» (BA, 7).

Прежде чем сотрудничество с Брехтом и Коршем успело принести реальные плоды, Беньямин слег в постель с приступом нефрита. Его очень медленное и мучительное выздоровление протекало в уголке маленького дома – жилье, которое даже он, закаленный лишениями, называл «не устраивающим меня» и «временным». Единственной компенсацией за все это стало то, что он впервые прочел «Преступление и наказание» – Брехт откликнулся на это событие шуткой о том, что болезнь Беньямина была вызвана именно этим романом. «Достоевский, конечно же, великий мастер, – писал в то время Беньямин Вернеру Крафту, – но тот сумбур, который царит в душе