Веретилин не обиделся на мое замечание:

– Тут надо учитывать, что в те времена существовала своеобразная «лестница» обучения. В низшую ступень входили по порядку букварь, Часовник и Псалтырь. Книги Священного Писания – Апостол, Евангелие и Библия – составляли вторую ступень обучения. В разные годы Иван Федоров издал все книги этой «лестницы». Так почему не предположить, что он начал свою просветительскую деятельность именно с букваря, по которому постигали грамоту?

– Но ведь ни одного экземпляра этого букваря не сохранилось! – воскликнул я, все больше заинтересовываясь разговором.

Явное удовольствие испытывал от него и Веретилин, на лице его блуждала довольная улыбка.

– Кто знает, кто знает, – раздумчиво повторил он. – В Кембридже хранится анонимный букварь «Начало учения детям, хотящим разумети писание». По перечню вписанных в букварь книг исследователи установили, что он был создан в период с 1563 по 1577 год. Шрифт похож на тот, которым пользовался Иван Федоров в Москве, однако уровень типографского исполнения низкий. Был сделан вывод, что букварь напечатан в Остроге после отъезда оттуда Федорова, его последователями. Но не произошла ли ошибка в датировке? Не этот ли букварь и был той самой книгой, с которой начал Иван Федоров? Отсюда и невысокое мастерство, и схожесть с московскими шрифтами Федорова, и совпадения с текстами букваря, созданного им в Остроге и обнаруженного в библиотеке тюрингского города Гота.

– Еще один букварь? Сколько же всего издал их Иван Федоров?

– Пока неизвестно, но ясно, что изданию учебников он придавал особое внимание. Кстати, в острожском букваре перед славянской азбукой имеется тот же заголовок: «Начало учения детям, хотящим разумети писание». В анонимном букваре, хранящимся в Кембридже, пятьдесят две страницы малого формата, в острожском – пятьдесят четыре, но в нем сохранился титульный лист, герб князя Константина Острожского и типографский знак Ивана Федорова. Все это косвенно подтверждает версию, что Зронимный букварь был издан раньше.

– Однако исследователи сделали другой вывод. Почему не допустить, что анонимный букварь действительно издан в Остроге последователями Федорова?

– Потому что они были простыми ремесленниками, а не просветителями, каким являлся Иван Федоров! Это его идея, его детище – первый русский букварь. И он издавал их везде, где у него была типография: в Остроге, во Львове, а начало этому подвижническому труду, вероятно, было положено еще в анонимной типографии.

– И где же, по вашему мнению, она находилась?

– Вероятней всего – в Троице-Сергиевом монастыре, где судьба свела Ивана Федорова с Максимом Греком, знакомым с печатным делом.

– Это только предположение или имеются какие-то конкретные факты?

– На той Псалтыри, статью о которой вы читали в сборнике «Тайны русских книг», имеется запись: «Напечатал Иван Федоров в Троицком монастыре». Кто оставил эту запись, неизвестно, однако, как я убедился, шрифты и заставки этого издания действительно принадлежат Ивану Федорову, а более низкое качество печати свидетельствует, что книга издана раньше Апостола. Там же, в Троице-Сергиевом монастыре, как я предполагаю, он издал и первый букварь.

– В своей статье вы так и не сообщили, где нашли эту Псалтырь. Какова ее судьба? – прямо спросил я Веретилина.

Однако он опять ушел от ответа:

– Это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее за праздничным столом. Главное – такая книга есть и она вносит в историю русского книгопечатания существенную поправку…

В этот момент сидящий по другую сторону от Веретилина журналист Мамаев обратился к нему с каким-то вопросом, и наш разговор оборвался. Как я понял, Веретилин был рад этому, поэтому я оставил его в покое.

Однако так получилось, что после юбилея вместе с ним и Метелиным я отправился на автовокзал. Пока Метелин стоял в очереди за билетом, мы на короткое время остались вдвоем. И тут я не утерпел – рассказал Веретилину о его однофамильце, который работал у нас в детском доме, а потом ушел на фронт и пропал там без вести.

С первых же моих слов Веретилин изменился в лице, словно закаменел, и даже не нашел в себе сил, чтобы хоть что-то сказать в ответ на мое сообщение. Еще тогда, на автовокзале, я пожалел, что затеял этот разговор, – видимо, было предчувствие беды.

Что произошло в судьбе этого человека, почему столько лет он жил под чужой фамилией, с чужой биографией, я так и не узнал. А теперь, после его гибели, не желаю в этом и разбираться. Мне не дает покоя другое: пусть нечаянно, неумышленно, но я виноват в его самоубийстве. Если бы я промолчал, оставил свои воспоминания при себе, – этого не случилось бы.

Что касается библиотеки московских государей – где ее искать и существовала ли она вообще, – то вернусь к разговору с Веретилиным, который так сказал мне за столом, когда речь зашла о местоположении царской книгохранительиицы:

– Для меня нет сомнений, что эта библиотека – исторический факт, что о ее существовании знал первопечатник Иван Федоров и даже имел к ней доступ. Федоровская Псалтырь, о которой я сообщил в своей статье, напечатана с рукописной Псалтыри, переведенной Максимом Греком и хранящейся в библиотеке московских государей.

– Естественно, я спросил Веретилина, на каком основании он сделал такой вывод.

– Я имел возможность сравнить Псалтырь, напечатанную в Троице-Сергиевом монастыре, с рукописной Псалтырью, переведенной Максимом Греком. Тексты совпадают слово в слово.

– Где эту рукописную Псалтырь можно увидеть?

Тут Веретилин опять замешкался:

– Ну, считайте, что она погибла… А библиотека московских государей уцелела и ее надо искать, здесь я целиком согласен с Пташниковым. Другое дело – где именно. Все версии кажутся одинаково достоверными, и это, возможно, не случайно. Я склоняюсь в пользу того, что в разные годы она могла находиться в разных местах, в том числе и в Троице-Сергиевом монастыре. Игуменом монастыря в то время, когда там жил Максим Грек, был старец Артемий – еще одна незаурядная личность русской истории, которого правильно называли одним из идеологов русского книгопечатания. Именно под его покровительством в Троице-Сергиевом монастыре начала работать первая русская типография, где Иван Федоров научился печатному делу у Максима Грека, занимавшегося там переводом книг библиотеки московских государей…

Убежденность Веретилина в существовании библиотеки Ивана Грозного заставила поверить и меня. Но действительно ли к ее судьбе был причастен Иван Федоров? На самом ли деле следы этой загадочной книгохранительницы надо искать в разных направлениях?

В любом случае я уверен, что высказанные Веретилиным предположения были выстроены на каких-то конкретных свидетельствах, источник которых теперь, после его гибели, вероятней всего, так и останется неизвестным.

Часть четвертая. Что скрывалось в тени

Так называемые аналитические