мастихином. Руки действовали будто сами по себе, повинуясь чьим-то приказам извне. От своей мазни Дэвид испытывал какой-то странный инфантильный восторг.

С удивлением он взглянул на циферблат. Три с половиной часа прошло. Бойл приедет с минуты на минуту. По дороге уже шуршали шины. Вот и врач.

Дэвида вновь охватил мимолетный ужас, благоговейный трепет перед окружающей обстановкой. Он стал задыхаться. На дорожке послышались шаги.

Дэвид закрыл глаза и напомнил себе, что для человечества нет ничего важнее эксперимента, который должен сейчас состояться. Он умрет ненадолго, исследует вечность, потом воскреснет и расскажет живущим, что каждое мгновение их жизни становится частью вселенной. Время для людей перестанет быть убийцей.

В дверь позвонили. Дэвид лег на твердый пол, затянул ремни на лодыжках, затем на талии, плечах и левой руке. Если начнутся обычные для умирающего судороги, так он избежит травм. Правой свободной рукой он воткнул иглу в вену на левом предплечье. Жидкость внутри шприца остановит сердце. В дверь снова позвонили.

Дэвид последний раз оглядел студию. На виду аппарат для искусственной вентиляции легких и второй шприц (точно такой же, как Бойл загнал в сердце утонувшему фермеру). Благодаря им врач вернет его к жизни.

Дэвид набрал полную грудь воздуха. Взял выключатель, выдохнул и замкнул электрическую цепь. Левую руку слабо защекотало, значит, содержимое шприца потекло в кровь. На него Дэвид не глядел — он смотрел лишь на мольберт с бесформенной картиной, стоящий в ногах. Часовой механизм замка щелкал. В любой момент Бойл зайдет в гостиную и примется колотить в дверь.

Вдруг зазвонил телефон. Дэвид свободной рукой дернул за шнур, скидывая аппарат на пол. Умрешь тут — в таком-то шуме!..

— Дэйв, — послышался из трубки приглушенный голос. — Дэйв, это Бойл.

Во дворе опять зашуршали шины, но звук теперь удалялся, утихал.

Дэвиду не хватало сил повернуть голову к телефону. Хотелось облизать губы, но язык лишь бессильно дрогнул. Слова в трубке звучали слишком неразборчиво, он никак не мог понять их смысл.

— Слушай, я сейчас еду в Рексфорд, — говорил голос. — У моей пациентки преждевременные роды, ребенка надо срочно положить в инкубатор. Подожди немного, я загляну к тебе через пару часов…

Дэвид не спускал уплывающего взгляда с картины. Как странно, он только сейчас понял, что именно нарисовал. Теперь, издалека, хаотичные мазки слились в потрясающий пейзаж. Глядя на свой шедевр, ему хотелось улыбнуться.

Какой зеленый получился холм… пруд у его подножья, лижущий сырые камни плотины… пара влюбленных, болтающих ногами в воде… у женщины ангельски красивое лицо… такое живое, что губы будто движутся…

Раздел 4.

РОМАНТИКА

© Перевод. А. Комаринец, 2021

Курт Воннегут начал публиковать свои рассказы в 1950-е годы, и большинство из них вышли в популярных глянцевых журналах того времени. Его «военные» рассказы ничуть не утратили своей актуальности, а вот рассказы, повествующие о женщинах и романтике, — отражение канувшей в Лету эпохи, которая сегодня воспринимается таким же поразительным ретро, как мир кринолинов и кавалерийских атак. Будучи на десяток лет моложе Курта Воннегута, я взрослел в пятидесятые (в 1955 г. закончил Колумбийский университет) и жил в Нью-Йорке. Как показал в своем документальном фильме «Нью-Йорк 50-х» Кальвин Тиллин, сейчас трудно вообразить себе новостные журналы того времени: тогда сотрудники четко делились по половой принадлежности: авторами статей, репортерами и редакторами неизменно были мужчины, а женщины занимались исключительно сбором информации. Работа, которую могли получить женщины, определялась их полом, а никак не способностями или талантом. Не менее трудно вообразить, что романистку Линн Шэрон Шварц не взяли на работу в издательский дом на том основании, что она вышла замуж и может родить ребенка.

И Курт Воннегут, и его жена Джейн Кокс, выпускница колледжа Суортмор, одного из лучших гуманитарных вузов США, к тому же состоявшая в уважаемом студенчеством обществе «фи-бета-каппа» (именно она заставила Курта прочитать «Братьев Карамазовых» во время медового месяца), начали учиться на старших курсах Чикагского университета одновременно. Когда Джейн забеременела, само собой разумелось, что она бросит учебу и посвятит себя роли жены и матери, и верной соратницы Курта («Она верила в его талант больше него самого», — писал их первенец Марк), а также личной секретарши — Джейн частенько отвечала вместо него на письма и выполняла просьбы литературных критиков и исследователей, пытавшихся разыскать библиографию его произведений. Будучи редактором литературного журнала Суортмора, Джейн читала и редактировала рукописи Курта, подсказывала ему идеи и изучала рынок, чтобы понять, что требуется «глянцу», и, разумеется, перепечатывала на машинке все его рукописи (в то время это входило в обязанности «жены писателя»). Помимо всего этого она растила не только собственных троих детей, но также троих сыновей сестры Курта — Алисы. Муж Алисы погиб в железнодорожной катастрофе всего за день до того, как сама она умерла от рака.

В те годы я и сам был подвержен традиционному мужскому шовинизму. А несколько десятилетий спустя одна моя бывшая подруга, выпускница гуманитарного колледжа Смита, перепечатавшая на машинке рукопись моей первой книги (в награду я подарил ей переносной радиоприемник за сорок долларов), прислала мне свою собственную книгу. Я ответил ей письмом с поздравлениями и вопросом, который задавал и себе самому: «Почему юнцам пятидесятых годов не приходило в голову, что девушки пятидесятых годов тоже хотят писать книги, а не просто перепечатывать чужие рукописи?»

Редакторами журналов (в том числе и женских) были исключительно мужчины, но Курта это вполне устраивало, поскольку его собственные представления о мужчинах и женщинах были точно такими же, что и у любого мужчины его времени. Женщины в его рассказах почти всегда привлекательны: «красивая… с милыми голубыми глазками» («Ночь для любви»), «самая хорошенькая девушка, какую ему доводилось видеть… безупречное украшеньице» («ГЛУЗ»), «хорошенькая, уверенная в себе девушка двадцати одного года» («Девичье бюро»), «Ей было восемнадцать, и она была свежей, как лепесток» («Мисс Сноу, вы уволены»), «бывшая модель и известная фигуристка» («Париж, Франция»).

С некрасивыми девушками и женщинами из рассказов в нашем разделе «Романтика» автор жесток, — возможно, чтобы сделать красавиц еще более желанными. Начальница мисс Нэнси в рассказе «Девичье бюро» — «тетка рослая, крепкая, как лось, и очень правильная». Разумеется, читателей не удивляло, что она не замужем. Им следовало удивляться, что в конечном итоге она оказывалась такой же участливой и доброй, как «симпатичная, уверенная в себе выпускница секретарского училища». Эта концовка вполне в духе О’Генри, Дэйв Эггерс позднее назовет это